Титановый король

И плевать мне, что он не хотел моей помощи. Я это делаю не для него даже, а для себя. Не хочу гадать, как у них все сложилось. Ведь зная, что хорошо, забыть все случившееся будет гораздо легче.

ГЛАВА 18

Федор

– Федя?! Господи, ну наконец-то я до тебя дозвонилась!

Растерянно отвожу трубку от уха, дабы убедиться, что у меня ни одного пропущенного. Ага. Как я и думал. Трясу рукой. Мокрые пальцы пощипывает от мороза. Звонок адвокатши застал меня аккурат у колонки. Хорошо хоть так, я выскочил, чтоб набрать воды, и телефон брать не планировал. Уже перед самым выходом из домишки зачем-то сунул его в карман, будто предчувствуя что-то… нехорошее, отдающее во рту горечью.

Дую на озябшие, покрасневшие пальцы и зачем-то напоминаю:

– А я вам сам с позавчера звоню.

– Да знаю я! Знаю… Форсмажор у меня. Ты извини, Федь. Работа скотская, ты в курсе, как порой бывает.

Может быть. Но когда дело касается нас самих, мы становимся жуткими эгоистами. Никакой эмпатии я не испытываю. Лишь тупую усталость и страх.

– Так у вас какие-то новости?

– Ага. Еще какие. Тебе лучше подъехать ко мне. Не телефонный это разговор, знаешь ли.

Я оглядываюсь по сторонам. Зажмуриваюсь и откидываюсь спиной на покосившийся давно не ремонтированный сарайчик. Живописно поседевшие от времени доски кое-где отошли. Перекантоваться здесь нам предложила мать моего лучшего друга – тетя Света. Ну, я и ухватился за такую возможность, других-то вариантов все равно не было. О том, что в летнем домике в ноябре жить будет далеко не так весело, как летом, я не думал. Теперь вот пожинаю плоды. В доме царит жуткий холод, от которого не спасает обогреватель, воды в кране нет. Как нет и других удобств, в общем… Тру лицо. Не знаю, как я до такого докатился. Как втянул в это все детей... Порой мне самому не верится, что именно это – моя реальность.

– Я даже не знаю, ходит ли здесь автобус… – замечаю тихо.

– Где здесь? – переспрашивает Татьяна Лаврентьевна. – Ты разве не дома?

– Я в бегах, – с губ срывается смех, в котором нет веселья. Я, Федор Вакуленко, в бегах. На голову не натянешь. Даже интересно, что будет дальше. Если это еще не дно.

– В каких бегах? Я чего-то не знаю?

– Ко мне на работу приходил военком…

– Так. Стоп… Мне сказали, что с военкомом вопрос улажен. Когда, ты говоришь, это было?

– Что значит – улажен? – вскидываюсь я, хватая ртом воздух. Тот напитан сыростью и обещанием холодов. И может, поэтому так бодрит, что я взвиваюсь пружиной. Дыхание клубится облаками пара. Ветер неспешно прочесывает сухостой и теребит полы куртки, которую я не стал застегивать.

– Улажен. Кто-то за тебя попросил.

По телу волной прокатывается облегчение и с силой ударяет под колени.

– Как это?

– Бляха муха, Федь, ну ты соображаешь, нет? Кто такие вещи, и по телефону? Говорю ж, дуй сюда!

– Да-да. Постойте… То есть… все? Нам с мальчиками ничего не угрожает?

Я не могу поверить. Картинка перед глазами кружится и плывет. Это тоже от облегчения. Кровь ударила в голову. На-ка-у-ти-ро-ва-ла. Улыбаюсь, счастливый, как дурак.

– Федь, приезжай, – не разделив моей радости, устало замечает Татьяна Лаврентьевна. – У нас что ни день – так новость. – И видно, чтобы я не стал ничего выпытывать по телефону, отключается. Что бы это значило?

Едва не забыв ведро с водой, бегу в дом. Мальчишки сидят, окружив камин. В свитерах, шапках, в наброшенном на плечи одеяле… Меня бьет под дых осознание того, что это я… я довел своих детей до этого. Зубы сводит.

– Дань, Ник, собирайтесь.

– К-куда?

Если с военкомом все улажено, то нам с ними больше не нужно бегать, так?

– Домой.

– Слава богу, – тихо вздыхает Данил. Едва слышные слова в моей голове как крик. Слава богу… Я отворачиваюсь, не в силах смотреть им в глаза. И обещаю себе, что никогда, как бы не повернулась жизнь, не допущу повторения этого ужаса. Я выгрызу, выдеру, выцарапаю у судьбы для нас лучшую жизнь, как угодно… Чего бы это ни стоило. Чтоб никогда больше мои дети… мои сыновья… В общем, чтобы не видеть их такими. Неприкаянными, напуганными и замерзшими.

– Собирайтесь, – повторяю зачем-то, прочистив горло. – Я посмотрю, ходят ли здесь автобусы.

– А если нет? – в словах Ника звучит неприкрытый страх. Будто он всерьез опасается, что если за нами не приедет автобус, мы останемся здесь навсегда. У меня перехватывает к чертям горло и до того жжет глаза, что кажется, я ослепну. Промаргиваюсь, зажимаю переносицу между пальцев:

– Если нет – вызовем такси. Дел-то…

– Так, может, сразу? – будто невзначай интересуется Ник, глядя на меня из-под шапки. Я хватаю ртом воздух. Киваю. Мол, да, почему бы и нет? Тем более что в кармане лежат перехваченные канцелярской резинкой банкноты. И это достаточно солидная сумма, которую я не спешил тратить, опасаясь, что на эти деньги нам придется, возможно, жить не один месяц. Знал бы, что все так быстро решится – снял бы гостишку, а так… мне остается лишь сожалеть, что я этого не сделал. И как-то научиться жить под прессом давящей на грудь вины.

– Сейчас позвоню. Вы проверьте, чтобы ничего не забыть здесь, ладно?