Титановый король

Глупый! Глупый, он, кажется, действительно не понимал, что от него не требовалось никаких жертв. Что я бы в жизни не унизилась до того, чтобы предложить ему что-то подобное. И уж, конечно, не унизила бы его. Я бы помогла ему, просто озвучь он мне свою просьбу, но… Фед решил по-другому. Понятно, что обо мне подумав. Непонятно, чем думала я, когда вцепилась в это унизительное, вызванное безысходностью и отчаяниям предложение. Где была моя женская гордость? Почему я не подумала о том, во что это все выльется по итогу? И какую боль причинит мне… потом? Мысли об этом приходят чуть позже, ночью. Вгрызаются в меня сорвавшимися с цепи псами, заставляя сожалеть о своем согласии. Я даже беру в руки телефон, чтобы позвонить Федору. Понимая при этом, что стоит мне сказать ему: «Федь, я все решила, как договаривались, но, знаешь, взамен мне от тебя ничего не надо», моя жизнь вернется на круги своя, охватившее меня безумие схлынет, утащив вместе с собой мечты «а вдруг у нас все же получится?», и мне ничего не останется… Ко мне вернется прежняя жизнь. В которой нет ничего кроме одиночества, где все понятно и правильно, где ничего не изменится ни через день, ни через год. В которой, да, нет боли, но и особого счастья нет. Просто потому что одному не бывать без другого.

– Привет, – раздается за спиной его глубокий бархатный голос. – Смотрю, ты уже собралась.

– Угу.

– Прости, я задержался, наверное. Решил сразу погрузить вещи, чтоб за ними не пришлось возвращаться, и не рассчитал время.

Выходит, зря я волновалась. Слово для Федора не пустой звук.

– Надо было сказать. Я бы кого-нибудь прислала в помощь.

– Пустяки. Не так уж много у нас барахла. Ну, что, пойдем? Ты уже оформила выписку? – я киваю, Фед переключается на Авдееву: – Я – Фед, а…

– Ты, наверное, помнишь мою подругу Свету.

О том, что это благодаря ей мы познакомились, я специально умалчиваю. Не хочу вспоминать, чем он занимался до того как уволился. От этих мыслей во мне рождается незнакомая жгучая ревность. Чтобы хоть как-то ее присмирить, мне каждый раз приходится напоминать себе, что тот этап жизни Федора в прошлом. Что он теперь только мой. Он… мой.

– Конечно. Привет. Как дела? – Федор улыбается. Сотрясаемая странной внутренней дрожью, я подхожу к нему. Фед спешно отступает. Возможно, просто желая освободить мне дорогу, да… Но мне почему-то кажется, что он намеренно меня избегает. Мысль об этом пробуждает во мне что-то темное, незнакомое, страшное… Я улыбаюсь сделавшимися вмиг непослушными губами и, не давая себе шанса передумать, подхожу впритык, обхватываю ладонью затылок Феда и с намеком надавливаю. Неприкрытая паника в его стальных глазах – испытание, к которому я не готова. Теперь я это знаю совершенно точно, он меня не хочет. Но ведь у него нет выбора, так? Затапливающая меня вязкая тьма нашептывает: «Проучи, проучи его. Пусть знает свое чертово место!».

Я чуть сощуриваюсь. Фед обреченно наклоняется… Глупо думать, что, шагнув в пропасть, можно взлететь. Но я за каким-то чертом в нее шагаю. Меня так безумно, так безудержно к нему тянет, что ничего не страшно. Наши губы соединяются. Фед надсадно дышит, я даю ему время немного ко мне привыкнуть и, уже ни секунды больше не медля, проталкиваю язык в его рот. Он такой вкусный… Будто для меня созданный. Меня ведет, как пьяную, происходящего непростительно мало. Мне так хочется большего, большей вовлеченности… А ее нет. Фед с хрипом отшатывается. Я стискиваю пальцы на его толстовке, цепляясь за него до последнего. Грудь сводит от щемящей собачей тоски. Разве этого я хотела?

За спиной хлопает дверь. Я все же его отпускаю и, чтоб не смотреть в глаза, оборачиваюсь.

– Доктор…

– Дина Владимировна. Федор?

Перевожу взгляд с одного мужчины на другого. И все, наконец, становится на свои места.

– Привет, пап, – криво улыбается Фед. А ведь они с отцом похожи! И фамилия у них одна. Непонятно, почему я раньше не свела концы с концами.

– Мне говорили, что ты приходил, но я… – Алексей Михайлович потрясенно моргает. – А вы… – вконец уж теряется он, явно увидев больше, чем ожидал. Усилием воли я беру себя в руки и поднимаю взгляд на Федора, предоставив ему возможность самому объяснить отцу происходящее. Как бы там ни было, из нас двоих именно он мужчина.

– Мы живем вместе.

Глаза Вакуленко-старшего потрясенно округляются. Наверное, я мало похожу на девушку его сына. По крайней мере, такой, как он ее представлял. Оно и понятно. Вопрос вызывает другое. Как так вышло, что Фед жил… как жил? Неужели Алексей Михайлович не мог ему как-то помочь? Представить такое странно. Он же не последний человек в нашем городе. Так почему же все зашло так далеко?

– Вместе? То есть как это? Я… не знал.

– А что ты вообще обо мне знаешь? – Фед пожимает плечами, подхватывает мою сумку и выходит прочь из палаты. Отец растерянно глядит ему вслед.

– Похоже, Федя перенервничал, – замечаю с улыбкой, чтобы как-то сгладить неловкость. – Вы на него не обижайтесь.