Алексей Михайлович отрывисто кивает. Бросает на меня странный взгляд. Очевидно, гадает, где его сын мог меня подцепить. И что вообще нас, таких разных, связывает.
– Переживает за вас? А он… он вообще знает о пересадке?
На первый взгляд, вопрос Вакуленко кажется мне странным. Но подумав, я его списываю на банальную, свойственную каждому родителю предвзятость. Ясно, что тетка с покосившимся здоровьем – сомнительная пара для такого парня, как Фед, не только в глазах общества, но и его отца.
– Нет. И я бы не хотела распространяться на эту тему.
– А почему?
О, тут все просто. Я не хочу, чтобы Федор меня жалел. Впрочем, вслух я озвучиваю немного другую версию:
– Зачем ему волноваться, правда?
– Нет. Я так не считаю, – хмурится Алексей Михайлович.
– Это не тот вопрос, где ваше мнение имеет значение, – парирую жестко я и на всякий случай напоминаю: – Врачебную тайну еще никто не отменял.
Вакуленко багровеет и выходит прочь из палаты, явно задетый в своих самых лучших чувствах.
– Дурдом, – комментирует Светка. – Правильно ли я понимаю, что ты не собираешься рассказывать красавчику о своих проблемах со здоровьем вовсе?
– Они его не касаются.
– Полагаешь? – Авдеева скептически кривит губы.
– У нас не те отношения, чтобы это имело значение.
– Интересно. Вы живете вместе, но отношения у вас не те?
Кошусь на нее из-под упавших на лицо волос:
– Вот именно.
– Ну, если ты так говоришь, то ладно, – Светка впивается в мое лицо проницательным взглядом. – Одно непонятно, как ты собираешься скрыть, что принимаешь таблетки? Кроме того у тебя шрам и…
– Послушай, я не собираюсь делать из этого какую-то тайну. Узнает, так узнает. Но я не понимаю, зачем мне самой акцентировать на этом внимание, – отмахиваюсь я. – Пойдем, Фед уже, наверное, заждался.
Перед тем как сесть в тачку, медлю. Все же последняя моя поездка закончилась довольно плачевно. Фед замечает мою заминку. Отстегивается и выходит навстречу.
– Все будет хорошо, – замечает он, верно считывая мою тревогу. Я киваю и даже изображаю что-то вроде улыбки, хотя на самом деле мне хочется плакать. Он ведь… старается. Да. Зря я на него окрысилась. У меня на это нет никаких причин. Я же знала, что он со мной вовсе не по любви. Просто не ожидала, что для него это будет так сложно. Господи, понять бы еще, что теперь делать с этим запоздалым осознанием. Ныряю в салон, а там мальчики.
– Привет, Дина!
– О, привет. И вы тут?
– Ага, – две щербатых улыбки. – Папа сказал, что мы теперь будем жить у тебя.
– Временно, – вставляет Фед с переднего сиденья. Наши глаза встречаются. Ну, собственно, а чего я ждала?
– Ты не против, если мы займем нашу комнату? В смысле… ту, что раньше. Она нам так понравилась!
– Если это неудобно, они могут расположиться где угодно, – опять вставляет свои пять копеек Фед.
– Да нет. Все нормально. Я даже рада, что… – не договорив, отворачиваюсь к окну. Я рада, что в этой комнате будут жить дети. В конце концов, изначально она предназначалась именно для этого.
От не слишком веселых воспоминаний меня отвлекают мальчишки. Трудно предаваться унынию, даже когда все тело болит, когда эти двое трещат как сороки о том, что с понедельника им предстоит пойти в новую школу, а в пятницу у них матч с заклятыми соперниками их команды, на который меня любезно приглашают прийти.
– Ау! Дина только из больницы, – одергивает сыновей Фед. Все так… Все так! Но я же понимаю, что он просто не хочет, чтобы мы с ними еще сильнее сближались. Да я и сама этого боюсь.
– Боюсь, мне в любом случае придется поехать на игру. Я почетный член клуба и главный спонсор этого турнира.
– Серьезно?! – две пары голубых глаз глядят на меня с восторгом. – Ничего себе.
– Тебе бы отлежаться, – хмурится Федор. Знали бы вы, как мне хочется верить в то, что в его словах лишь беспокойство обо мне и ничего больше… Как же дьявольски хочется!
– С моим графиком я отлежусь разве что на том свете.
– У нас тоже нескоро каникулы, – стонут Данил с Никитой. Выходит слаженно, будто эту фразу им приходится довольно часто повторять. Несмотря ни на что, я улыбаюсь. Неловкость возвращается уже дома. Вместе с сомнениями и страхом. Вместе с болью, которую я ощущаю, наблюдая за Федором, который до того напряжен, что вздрагивает от каждого звука. Как будто боится, что я на него наброшусь.
– Ну, вы располагайтесь. А я сразу спать пойду.
Облегчение, которое проступает на лице Федора, почти оскорбительно. Господи, какой жалкой я ему, наверное, кажусь.
– Может, все-таки займешь гостевую? – интересуюсь я, перед тем как оставить их самим разбираться с вещами.
– Нет. Мне нормально рядом с мальчиками.
– Ну, смотри. Комната совсем маленькая… Я думала, тут будет нянька жить, но… – пожимаю плечами. – Как хочешь.
Остаток дня я прячусь у себя в комнате и стараюсь всячески не отсвечивать. Начало так себе, я понимаю, что это довольно глупо. Но иначе сейчас не могу. Наверное, с меня просто пока достаточно. Осознания себя ничтожеством. К тому же мне действительно нехорошо, и дремота – то единственное, что спасает меня от боли.