Титаны

«Сократ был умытый и в сандалиях», – с любовной иронией повествует о своем учителе, а, скорее всего, литературном герое, персонаже-рупоре, через которого он принес свои философские идеи в мир, великий философ древности Plato. «Итак, он встретил Сократа, – умытого и в сандалиях, что с тем редко случалось, и спросил его, куда это он так вырядился. Тот ответил:

– На ужин к Агафону. Вчера я сбежал с победного торжества, испугавшись многолюдного сборища, но пообещал придти сегодня».

Одна эта фраза мгновенно дает нам представление о древних Афинах, как о каком-нибудь крымском Коктебеле советских времен, где умытый кое-как хиппарь Хвостенко идет через знойный поселок вечером к своему другу-поэту, ну допустим Алейникову, где приготовились к обильным возлияниям поэты и художники.

Сюжет «Пира» именно таков. Поэт Агафон, про которого позднее выясняется, что это молодой и состоятельный красавец (в доме множество слуг и рабов, они прислуживают во время пира), получил награду за свою первую трагедию и пьет и гуляет уже второй день. В первый день он «жертвоприношением отпраздновал свою победу с хоревтами». (Кто такие, для меня остается загадкой. Но, может быть, знаете вы? Не хористы ли это, участники античного хора, в трагедии же у греков был хор…)

Кто встретил Сократа на сельской дороге, кто этот «он»? Нет, это не сам Plato, но некий Аристодем из Кидафин, вот его короткий портрет: «маленький такой, всегда босоногий».

Сократ приглашает Аристодема к Агафону. Они шагают вместе через деревню Афины. Живописная группа, маленький босиком, и Сократ, вы видели его предполагаемый бюст, очень простонародное лицо, уродливое даже. Два хиппаря Древнего мира.

Аристодем идет быстро. Сократ все время отстает. И в конце концов застревает почему-то у входа в дом, соседний с домом Агафона. У Сократа привычка – вдруг останавливается и стоит, думает. Появляется Сократ у Агафона уже к середине ужина.

Между тем собравшиеся на пир ныне знаменитые древние греки, среди них великий комедиограф Аристофан, врачеватель Эриксимах, Федр, Павсаний, выясняют, что у них у всех похмелье. Такое же, какое было два тысячелетия спустя у Хвостенко и Алейникова в Коктебеле.

похмелье

ПАВСАНИЙ:

Хорошо бы нам, друзья, не напиваться допьяна. Я, откровенно говоря, чувствую себя после вчерашней попойки довольно скверно, и мне нужна некоторая передышка, как, впрочем, по-моему, и большинству из вас: вы ведь тоже вчера в этом участвовали; подумайте же, как бы нам пить поумеренней.

АРИСТОФАН:

Ты совершенно прав, Павсаний, что нужно всячески стараться пить в меру. Я и сам вчера выпил лишнего.

ЭРИКСИМАХ:

Агафон, в силах ли ты пить?

АГАФОН:

Нет, я тоже не в силах.

ЭРИКСИМАХ:

…Если вы, такие мастера пить, сегодня отказываетесь… Сократ не в счет, он способен и пить, и не пить, так что как бы мы ни поступили, он будет доволен. А раз никто из присутствующих не расположен, по-моему, пить много, я вряд ли кого обижу, если скажу о пьянстве всю правду. Что опьянение тяжело людям, это мне, как врачу, яснее ясного. Мне и самому неохота больше пить, и другим я не советую, особенно если они еще не оправились от похмелья.

Собравшиеся решают провести свой пир с пользой. Пить, не напиваясь. Эриксимах предлагает, чтобы каждый произнес похвальный тост, сказал бы как можно лучшее похвальное слово Эроту, такому могучему и великому богу любви.

тосты на пиру

Первым свой тост произносит Федр. «Умереть друг за друга готовы только любящие, причем не только мужчины, но и женщины. Ахилл погиб во имя Патрокла, однако вот Орфей не смог отдать свою жизнь во имя возлюбленной Эвридики, потому в Аиде он видит только ее призрак».

На самом деле в тексте «Пира» Федр говорит долго, свободно плавая по родной греческой мифологии (как и все последующие ораторы), однако нам с вами эти исторические и мифологические примеры ничегошеньки не говорят, незачем их пересказывать.

Следует объяснить, однако, что в те далекие времена под «философией» подразумевались именно разговоры об истории и мифологии, длинные и на современный вкус вполне себе отвлеченные, призванные продемонстрировать эрудицию «философа».

Павсаний говорит о двух Эротах. И о двух Афродитах, к которым Эроты привязаны. Плотская любовь находится под покровительством Афродиты пошлой и Эрота пошлого, а вот Афродита небесная и Эрот небесный покровительствуют любви к юношам. «Одержимые такой любовью обращаются к мужскому полу, отдавая предпочтение тому, что сильней от природы и наделено большим умом».

Далее Павсаний оглашает идеи, которые современный российский суд признал бы пропагандой гомосексуализма в ее самой тяжелой форме. «Ибо любят они не малолетних, а тех, у кого уже обнаружился разум, а разум появляется с первым пушком». Дальше нам следовать за Павсанием опасно, оставим Павсания с его страстью к умным подросткам «с пушком».