Тюльпанная лихорадка

Ребенок плакал. Мария в смятении смотрела на Виллема. Младенец ревел уже в голос. Мария расстегнула корсаж. Кофта упала с ее плеч. Она поднесла девочку к груди. Остолбеневший, Виллем смотрел, как она кормит ребенка. Малышка перебирала по ее коже пальчиками, словно играла гамму. Ее влажные кудряшки казались неправдоподобно черными на фоне белоснежной плоти. В глубокой тишине слышалось сочное почмокивание девочки, с сосредоточенной жадностью сосавшей грудь. Он уже слышал подобный звук раньше, у маленьких щенков. Виллем лихорадочно соображал: подсчитывал месяцы. Никто не заметил, как открылась дверь.

– Все в порядке, дорогая? Я услышал шум…

Корнелис замолчал, уставившись на Марию. Младенец уже не плакал. Мария стояла по пояс голой, ярко освещенная свечами. Старик молча смотрел, как его ребенок сосет ее грудь.

62. Ян

Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе. Не скрывай лица Твоего от меня; в день скорби моей приклони ко мне ухо Твое.

Псалом 101

Ян, Лизбет и Маттеус разошлись в трех разных направлениях. Поиски шли наугад: никто не знал, куда могла пойти София. Лизбет считала, что она вернулась в свой дом на Геренграхт, чтобы во всем признаться и умолить мужа о прощении. Ян в это не верил. Маттеус предположил, что она могла отправиться к своей семье в Утрехт. Ян сомневался.

Он почти не слушал их разговоров, потому понимал, чтó она собиралась сделать. Это было самое ужасное. Ян знал ее всю, снаружи и изнутри, мысли и поступки. София могла сделать только один поступок, и рано или поздно все убедятся, что он прав.

Только какой ему от этого прок? Вернувшись домой, он увидел там Маттеуса. На полу лежал мокрый синий плащ.

– Я нашел его в канале, – объяснил приятель. – Вытащил из воды палкой.

Тело ему найти не удалось.

– Можно вернуться и поискать, – добавил Маттеус. – Но как мы осушим канал? И будем искать того, кого уже считают мертвым?

63. Корнелис

Ибо пепел, как хлеб, я ел, и питьё моё слезами растворял.

Псалом 101

Корнелис не мог прийти в себя. Жизнь не раз наносила ему страшные удары, но теперь он чувствовал себя так, словно из него вытащили душу. Его плоть осталась мертвой и пустой. Виллем налил ему бренди, но рука Корнелиса дрожала, и он не мог поднести стакан ко рту.

Его жена жива. Она подстроила свою смерть, чтобы сбежать с тем художником, Яном ван Лоо. Все это казалось ему нереальным; он не мог осознать эту правду. Мария объясняла ему снова и снова.

– Не сердитесь на меня, господин. – Ее голос звучал будто издалека. – Я знаю, это было очень дурно, хуже не бывает, но прошу вас, не наказывайте меня.

Должен ли он на нее сердиться? Наверное, да. София обманула его – обманула так, что в это нельзя было поверить. Вероятно, он спит. Он заснул в своем кресле. Сейчас проснется и вернется к своему прежнему, нормальному человеческому горю. Никто на свете не может обрекать другого на подобные муки. Какое отчаяние подвигло Софию на такой поступок? Ведь она была его женой.

Нет, она и есть его жена. Она жива. По-прежнему живет и дышит – где-то там, в объятиях другого человека. Они над ним смеются. «Старый осел! Как мы его провели!» Целуются, ласкают друг друга…

– Где она сейчас?

– Не могу сказать, господин.

– Я спрашиваю, куда они уехали? – крикнул Корнелис.

Ребенок заплакал.

– Мне нельзя говорить, – захныкала Мария. – Она меня убьет.

– Я хочу ее найти.

– Не надо. Она уже далеко, вы не найдете ее. Лучше считайте Софию мертвой.

Корнелис встал с места.

– Вы куда? – испуганно воскликнула Мария.

Он взглянул на малышку. Ее маленькое личико раскраснелось, она набирала воздух для новых воплей. Ему хотелось успокоить ее, сунув ей палец в рот, но теперь это выглядело чересчур интимным. В конце концов, это не его ребенок.

– А я-то считал, что ты моя, – пробормотал Карнелис. – Думал, у тебя мой нос.

Корнелис торопливо шел по улицам. На башне пробило десять. Жители Амстердама укладывались спать. Какое это мирное, спокойное занятие: тушить свечи, ложиться в свою постель. Корнелис выбрал дорогу, по которой София, как он предполагал, ходила к своему любовнику. Через улицу прошмыгнула крыса и плюхнулась в воду. От канала тянуло гнилью. Раньше город казался уютным, чистым, а на самом деле прогнил насквозь. Его построили на шатких деревянных сваях, погруженных в грязь. Красивые дома – всего лишь фасады, раскрашенные, как лицо у шлюхи. А что происходит там, внутри? Все они могут легко опять уйти в болото, погрузиться в ил. Как ему удавалось так долго обманывать себя?