Тюремная песнь королевы

Однажды Энгебурга заметила, как Мария с Анри на руках поднималась на башню, и, почувствовав недоброе, поспешила следом. Не заметив королеву, Мария подошла к краю смотровой площадки и, закрыв глаза ребенку, собралась шагнуть в пропасть. В последний момент Энгебурге удалось оттащить подругу, повалив ее и Анри на пол.

– Зачем мне жить?! – стонала Мария, прижимая к груди орущего от страха малыша. – Барон обещал вернуться через год или два, но, когда он приедет, что я скажу ему? Как я берегла его первенца? Как я смогу оправдаться перед ним?! Какая я мать, если позволяю увезти свое дитя?!

– Ему будет вдвое горше, если, приехав, он не найдет ни тебя ни маленького Анри. – Энгебурга нахмурила брови. В душе она считала себя виновной в том, что Мария не уехала с Анри де Мариньяком. Теперь бы та уже была баронессой, а ребенок не рос бы незаконнорожденным.

Энгебурга понимала, что Мари уже давно перестала быть только ее смиренной подданной, ее фрейлиной, переводчицей и преданной служанкой. Мария была ее лучшей подругой, а подругам сложно приказывать. Мари может повторить попытку самоубийства, и тогда уже на совести Энгебурги будет сразу же две смерти. А самое худшее, что ни Мария, ни ее сын не попадут в рай! Поэтому Энгебурга не спешила уговаривать Марию Кулер, изменить решение и подчиниться приказу матери-настоятельницы. Да и что ей, Марии, скажешь? Будешь пугать геенной огненной? Но разве ее жизнь на этой земле не подобна аду? Попробуешь упрекнуть в измене клятве? В том, что она, Энгебурга, не протянет без своей переводчицы? Но Мария прекрасно знает, что королева уже довольно сносно говорит по-французски. Начнешь заклинать дружбой?..

Оставалось последнее – сказать, что барон не может приехать за ней из-за творившихся в стране беспорядков. Несмотря на то что королева жила в заточении, она прекрасно знала, что неурожай прошлого года, произошедший из-за ураганов и ливней, теперь обернулся голодом. Что цены на еду увеличились в несколько раз, а в некоторых городах стало невозможным купить такие обычные вещи, как зерно, масло, соль и вино. Вместо хлеба ели лепешки, сделанные из виноградного жмыха вперемешку с толчеными корнями, вместо мяса – падаль.

Все это привело к вымиранию от голода и вспыхнувшим эпидемиям целых деревень. Оставшиеся в живых уже не могли рассчитывать на урожай со своих хилых участков, отправляясь разбойничать по дорогам. И Мария и Энгебурга постоянно видели толпы крестьян из Бувина и горожан из Турнэ, приходивших в монастырь к мессе, которые не могли уже передвигать свои опухшие от голода тела. Прихожане валялись у ворот монастыря дни и ночи напролет, ожидая раздачи подаяний, производившейся в час пополудни.

Мария не могла не видеть всего этого, так же как не могла не знать и того, что у Энгебурги и ее свиты едва хватает денег для того, чтобы покупать себе самое необходимое. Но в состоянии ли она была понять, что при всем своем желании добраться как можно скорее до монастыря Анри де Мариньяк может попросту застрять где-нибудь на пути к нему, задержанный теми же разбойниками? Его могли спешно вызвать на юг Франции, в родовое поместье, где требовался хозяйский догляд. Наконец, он продолжал служить французскому королю, который в столь сложных обстоятельствах мог не отпустить его в Сизуин.

Энгебурга посмотрела на притихшую Марию и вдруг с тоской в голосе произнесла:

– Иди с миром, дорогая. Никто не отберет от тебя маленького Анри. Обещаю тебе это. Иди и не греши больше! Скоро гость дорогой явится за тобой. Увезет тебя в свои палаты, в земли далекие, туда, где солнце, виноград да сладкое вино. Где девушки поют песни и танцуют с цветами в волосах. Иди, Мари, готовься к отъезду. А я за тебя Господу помолюсь! – Эта речь стала неожиданной не только для выслушавшей ее в полном молчании Марии, но и для самой Энгебурги. Словно и не она произносила слова, а кто-то говорил ее устами.

Сделав неровный книксен, Мария убежала в келью, не переспрашивая ни о чем королеву и сообщая всем и каждому, что очень скоро за ней явится барон Анри де Мариньяк, так что ей нужно спешно собираться в путь дорогу.

Энгебурга же посидела еще какое-то время на башне, слушая свое сердце и глядя вдаль. Слова привычной молитвы складывались сами собой, словно идущая откуда-то издалека знакомая песня.

Энгебурга отбила земной поклон в сторону заходящего солнца, как вдруг на дороге, ведущей к аббатству, показался небольшой отряд. С замиранием сердца королева вглядывалась в фигурки всадников, силясь разглядеть какой-нибудь герб… И лишилась чувств, когда перед воротами монастыря замаячили лилии французской короны и разящая пантера барона де Мариньяка.

Никто не помешал королевским посланникам проникнуть в наглухо закрытый от всех монастырь, словно тот только и ожидал их. Анри де Мариньяк был спешно доставлен к королеве, которую привели за руки с башни, где ее нашли фрейлины. Энгебурга переоделась к приходу гостей, все еще бледная после обморока, но уже вполне способная отдавать приказания и принимать решения.