Тюремная песнь королевы

Тюремная песнь королевы

Подлинная история всегда страшнее того, что можно о ней выдумать.

Вадим Делоне[1]

Часть первая

Я знаю, ты меня не подождешь,

скользя меж острых граней бытия

в святую ночь.

И даже на полслова,

на миг, на взгляд не остановишь бег.

Стрела во мгле.

Но я ее готова

схватить в полете, сжать,

биенье ощутив.

Ловушка для стрелы —

распахнутое сердце.

Достигнутая цель.

Так остановлен лёт,

И мир застыл на миг.

Глава 1 О том, как принцесса Энгебурга [2] спасла рыцаря и предотвратила войну, а также о герцогине Агнесс фон Меран

Когда-то давным-давно, в двенадцатом веке, жили две непохожие девочки, которые до поры до времени ничего не знали о существовании друг друга. Тем не менее их судьбы, как выяснилось впоследствии, оказались роковым образом переплетены.

Одну из них звали Энгебурга, и она была принцессой и сестрой датского короля Канута VI. Другая же жила в Мерании[3] и была дочерью местного герцога. Звали ее Агнесс.

Энгебурга обладала нежной, как самый изысканный шелк, кожей. Снежная белизна ее кожи подчеркивалась черными, точно смоль, совершенно прямыми волосами, которые ей очень шли. По праздникам Энгебурга украшала себя специально сделанным мастерами венцом из драгоценных камней, те светились в ее черных волосах, точно звезды в ночном небе. Ее глаза были синими и огромными, а ресницы такими длинными, как ни у одной из придворных дам. Кроме того, она отличалась здоровьем и силой, так что на ее благородном лице во все времена года дивными розами цвел яркий румянец. На девочку, грациозную и нежную, с самого раннего возраста засматривались придворные ее отца и трубадуры, находящиеся в услужении у матери.

Энгебурга была умна и прекрасно образованна. Шутка ли, ведь она готовилась выйти замуж за какого-нибудь короля, принца или герцога, а выйдя замуж, девушка уже не могла предаваться одним только радостям и веселью – она должна была вести все дела мужа и быть во всем ему подмогой.

С десяти лет Энгебурга помогала отцу подсчитывать доходы казны, давая советы, с правильностью которых не могли не согласиться даже придворный казначей и министр финансов. Кроме того, она была прекрасным слушателем, что очень располагало к ней как придворных, так и простой люд. Многие рыцари и дамы приходили ко двору любви ее матери жаловаться на свою жизнь, и, излив душу маленькой принцессе, чувствовали себя счастливыми. Конфликты прекращались, не успев начаться.

Энгебурга была очень внимательной и рассудительной. Она никогда не давала своим чувствам властвовать над ней, меньше болтая, а больше примечая происходящее и делая правильные и разумные выводы.

Надо сказать, что при дворе Канута VI жил некий родственник по прозвищу Недотепа. Глупый с рождения, он был постоянным предметом насмешек.

То вдруг во время псовой охоты кто-то из шутников подпоит его собак крепким вином, и в самый ответственный момент они вдруг начнут прыгать, скакать и выделывать разнообразные фортели. А то вдруг накинутся на своего хозяина, да чуть не загрызут его. Так что Недотепа надолго еще после охоты становился всеобщим посмешищем.

Другой раз на соколиной охоте двое придворных заняли Недотепу разговорами, в то время как третий посадил ему на руку ворону вместо сокола. После этого случая Недотепа чуть в колодец не сиганул с горя. Король пожурил шутников, запретив им издеваться «над убогим», но и сам не мог сдержать приступа смеха, вспоминая, как каркал самозваный сокол.

Совсем по-другому вела себя Энгебурга, она не смеялась вместе со всеми, а наоборот, становилась все мрачнее и задумчивее. Ей не нравились грубые шутки придворных, девочке хотелось упросить отца отправить Недотепу домой. Однако это было невозможно, ведь Кануту VI меньше всего на свете хотелось ссориться с семьей своего двоюродного брата, который вполне мог взбунтоваться и послать свои войска на Копенгаген.

Однажды, Энгебурге тогда только-только исполнилось одиннадцать лет, в Данию пришел голод. В тот год лили безостановочные дожди и весь урожай погнил. Поэтому ко дню рождения принцессы, который, как обычно, отмечался со всей приличествующей случаю пышностью, народ вдруг поднял голос, начав требовать у короля хлеба.