Тюремный дневник

Я получила возможность регулярно звонить домой, два раза в неделю мне были положены встречи с посетителями – их у меня было только двое – Пол и Джим, по вечерам приходили адвокаты, раз в неделю проведывали российские консулы, а раз в месяц отец Виктор приносил мне книги.

Но главное, что занимало мою голову в это время, были, конечно, еженедельные допросы в маленьком гараже Александрийской тюрьмы.

Я звала его Солнце

– Мария, – когда все были в сборе, начал беседу, как всегда, Кевин, – в вашем компьютере мы обнаружили переписку с человеком, которого мы подозреваем в связи с российскими спецслужбами. Что вы можете сказать по этому поводу? – он, прищурившись, посмотрел на меня.

– Было б странно, если бы спецслужбам не была интересна моя организация с тысячами вооруженных членов, – хмыкнула в ответ я. – Можно подумать, у ФБР нет контактов с людьми в Национальной стрелковой ассоциации с ее 4,5 миллионами граждан.

– ФБР таким не занимается! – картинно возмутился Кевин. Мои адвокаты напротив агента сдавленно хихикнули. – И вообще, сейчас речь не о ФБР, – Кевин грозно посмотрел на мужчин напротив, и они вмиг притихли. – Рассказывайте давайте.

– Эх, – вздохнула я, – боюсь, это совсем не то, что вы хотите услышать. А дело было так…

* * *

Лето 2013 года, Москва

– Сразу предупреждаю: у меня мало времени, – заявила я, едва приземлившись в белое кожаное сиденье просторного японского ресторана в центре Москвы, оформленного в стиле модерн в бело-черной цветовой гамме. – А это еще зачем? – удивилась я, увидев на столе большой букет алых роз с ярко выраженными острыми шипами на темно-зеленых стеблях.

Мне редко дарили цветы, разве что в день рождения. В среде суровых владельцев оружия это было как-то не принято – романтические попытки я строго и быстро пресекала, придерживаясь исключительно профессиональных взаимоотношений с единомышленниками, подавляющее большинство из которых были, несомненно, мужчины. Свое нежелание принимать знаки внимания, за которые возникает некое пусть и непроизносимое обязательство и, как следствие, надежда на какое-то продолжение, я объясняла тем, что мне всегда было жаль сорванные цветы. «Это же трупики погибших растений!» – выражала я удивительный для руководителя оружейной организации и от случая к случаю охотника пацифизм. Но метод работал безотказно. Почти всегда.

– Здравствуйте, Мария Валерьевна! Я давно хотел с вами познакомиться… лично, – обезоруживающе искренне улыбнулся приятного вида блондин в обычной синей рубашке. Без особых примет и неопределенного возраста. Его выдавали только глаза, они были особенные – ярко-голубые, почти прозрачные, видящие все мои мысли и чувства насквозь, словно рентген.

– Взаимно. Спрашивать, как вас зовут, не стану. Правду вы все равно не скажете, такой уж у вас «фирменный стиль», – с колким сарказмом ответила я. – Как в телефоне записать?

– Мария Валерьевна, что ж вы сразу так? Я же просто познакомиться, пообщаться хотел, – продолжая улыбаться, сказал он. – Вон посмотрите лучше, как ярко светит солнышко.

– Вот и отлично. Назовем вас «Солнце», – я достала телефон и записала телефонный номер, назвав новый контакт в честь дневного светила. – Чем обязана? – спросила я, слегка поджав губы.

С «Солнцем» мы были уже несколько лет знакомы заочно. Он довольно долго приятельски общался с моим близким другом, с которым мы встречались с первого курса института, а потом вместе переехали в Москву. Я в какой-то момент узнала об этих дружеских посиделках «под пивко» и крайне рассердилась. «Что, нельзя было сразу ко мне прийти и поговорить? Зачем эти странные заходы с разных сторон? Я вроде никуда не скрывалась и никакой противоправной деятельности не вела», – вслух возмущалась я.

Несмотря на трудности первого контакта, со временем мы друг к другу притерлись, изредка общаясь сперва только на темы возглавляемого мной оружейного сообщества, а потом и вовсе сдружившись. «Солнце» ни о чем большем не просил, но щедро снабжал меня шутками и прибаутками армейского юмора в смс-сообщениях и никогда не забывал о предстоящих массовых акциях движения, держа руку на пульсе активности наших оружейных энтузиастов.

«Солнце» мне нравился своей доброжелательностью, которая так контрастировала со всеми страшными сказками про злобных кагэбэшников с маузерами, парашютами и всенепременно в кожанках. Я даже почему-то смирилась с неизменными букетами красных роз, но стойко держала оборону, строго очертив границы нашего общения парой встреч в месяц – кто их знает, этих бойцов невидимого фронта. «Все ж не цветочки разводим, – думала я. – Организация оружейная – это факт, но скрывать нам нечего – терактов мы не готовим, на власть покушений не замышляем, только в рамках правового поля заявляем о необходимости пересмотра закона о гражданском оружии. Пусть лучше знают все, так скажем, из первых рук, чем додумывают своим профессионально деформированным сознанием».

– Так, ясно, – прервал меня агент Хельсон. – Что вы вкладываете в понятие «сдружились»? Чему он вас учил? Инструктировал?