Тюремный дневник

Так случился мой первый контакт с «особо опасными» заключенными. Каждый день, а то и по нескольку раз на дню, я стала получать заказы на разных мультяшных персонажей, которых требовалось рисовать на конвертах или сложенных пополам в форме открыток листочках. Иногда меня просили написать на них чьи-нибудь имена моим ровным учительским почерком и, нередко, признания в вечной любви. Особой популярностью, конечно, пользовались цветы и сердечки. Навык рисования подобных простейших схематических картинок у меня был со школьных лет, как и у любой девочки-ученицы. Мои работы в классе пользовались огромным спросом, правда, рисовала я в основном, к своему стыду, не сердечки и цветочки, а карикатурные сценки на учителей. Многие из этих рисунков как раз в это время находились под грифом «секретно» в здании им. Дж. Э. Гувера, штаб-квартире ФБР в Вашингтоне, и тщательно изучались на предмет наличия тайного шифра.

Я до сих пор не знаю, кому эти рисунки для детей и мужей «особо опасных» женщин были нужней – им, отправлявшим весточки домой, или все-таки мне, когда я видела, что приношу им радость, которую, кстати, они, со временем отогревшись, научились выражать искренними улыбками в моем окошке.

Страшные преступницы оказались просто измотанными жизнью заключенными, словно дети, радовавшимися цветной картинке. Обычными людьми, такими же, как все, только, может быть, немного громче и яростней сражавшимися за пульт от телевизора в тюремном зале.

Лилиана

Еду в одиночку, раз в двери не было даже окошка для этой цели, передавали так: надзиратель открывал мою дверь с помощью ключа и стоял рядом, наблюдая, как в секунду-две работница отделения, тоже заключенная, передаст мне поднос, а потом дверь моментально закрывалась. У меня было минут 5 –10, чтобы покушать, потом надзиратель открывал дверь снова, и все происходило в обратном порядке: я отдавала поднос работнице и снова оставалась одна.

Однажды в отделении дежурил очень ленивый надзиратель, которому не хотелось стоять рядом с работницей, передающей еду, а потому он просто открыл мою дверь с центрального пункта. На меня с порога камеры смотрела стройная, с будто точеной фигурой, латиноамериканка лет 50ти с суровым, каменным лицом. Ее ледяной взгляд, казалось, еще больше остудил и без того холодную камеру. В руках она держала поднос с ужином. Я однажды видела издалека эту женщину в коридоре у моего прежнего отделения и испугалась ее грозного вида. Девочки через переписку под дверью рассказали мне, что заключенную зовут Лилиана, и она мотает срок за торговлю людьми.

В чужую камеру заключенным заходить было запрещено, потому она просто стояла на пороге с подносом в руках. Я аккуратно подошла и, взяв еду из ее рук, быстро вернулась обратно в угол бетонной кровати. Лилиана не ушла и лишь внимательно смотрела на меня с безопасного расстояния.

– Извините, – начала я, – вам что-то нужно?

Женщина удивленно посмотрела на меня и осталась стоять на пороге. Есть под ее пристальным взглядом я не могла.

– Извините, – снова попробовала я, – что-то не так?

Лилиана слегка наклонила голову набок и снова удивленно уставилась на меня. Спустя секунду она что-то быстро затараторила на испанском.

«А! – догадалась я! – Она, видимо, не говорит по-английски».

Помня несколько фраз, разученных с Хелен на итальянском, я решила попробовать. Девочки-латиноамериканки в моем предыдущем месте проживания говорили, что эти языки похожи.

– Пардон, коза вуойи? Что ты хочешь? – громко спросила я.

Ее каменное лицо внезапно преобразилось, растянувшись в доброжелательной улыбке:

– Агуа калиенте? – произнесла Лилиана и кивнула на коричневую пластиковую кружку, покоившуюся на уголке железной раковины.

– Си! Си! Грасиас! – я спрыгнула с бетонной кровати, набрала воды из крана и протянула ей. «Господи, – подумала я про себя. – Спасибо тебе! Может, я хоть чуть-чуть согреюсь».

Заключенная исчезла за дверью с моей кружкой. Через пару минут она появилась снова с коричневым стаканом, над которым клубился пар от горячей воды. Я протянула руку за стаканом. Лилиана вдруг отступила на шаг назад и энергично замотала головой:

– Мы калиенте!

«Калиенте» значит «горячий», может быть, она пытается уберечь меня от ожога», – подумала я. И, схватив с кровати маленькое грязно-желтое тюремное полотенце, протянула заключенной.

Она снова улыбнулась. Взяла полотенце и, обернув стенки кружки, подала безопасный сосуд мне.

– Грасиас, грасиас, – повторяла я. Руки моментально согрелись.

Она ушла, и через минуту надзиратель, войдя в отделение, наглухо захлопнул мою дверь.