Тюремный дневник

Дурной пример, как известно, заразителен, как заразителен и хороший пример. Так, однажды во время очередного конфликта за еду я просто подошла к столу, где разворачивалась драма, поставила свой поднос с едой и молча ушла. Так продолжалось с неделю. Конфликт был исчерпан. Есть мне хотелось, конечно, жутко, но эксперимент был важней. Мне нужно было сохранить веру в людей.

Далее я стала изучать вкусовые предпочтения моих сокамерниц и поняла, что едой с подносов они вполне могли бы меняться, вместо того чтобы ее воровать и прятать. Я предложила им такой вариант и, когда в отделение привозили еду, стала согласно их предпочтениям распределять порции так, чтобы счастливыми оказались все:

– Мисс Лопес, вот вам дополнительное яблочко, – улыбалась я, когда подходила очередь пожилой женщины. – Пирог вы все равно не любите, может быть, поменяетесь на яблоко с Амандой?

– А тебе, Тина, дополнительный пирог. Можно твой салат, Лилиана?

Со временем мои девочки-дочки выучились не только самостоятельно, без моей помощи, меняться едой, но и говорить друг другу «Спасибо», даже кушать стали вместе, за одним столом, а не прячась по углам. Я смотрела на это и чуть не плакала от счастья.

Как сказала нам однажды надзирательница офицер Диаз, делая обход: «Любовь растопит лед, просто нужно не сдаваться и продолжать пытаться». А еще любить нужно в кредит, а не за дела. Если ждать, когда кто-нибудь сделает тебе что-нибудь хорошее, чтобы потом полюбить, вся жизнь пройдет в одиночестве.

Бывали, правда, и сложные ситуации – 20 женщин, запертые в замкнутом помещении, примерно не больше обычного сельского домишки, неизбежно будут конфликтовать. Однажды разгорелся серьезный скандал, рискующий перерасти в драку. А если в отделении начиналось физическое насилие, вызывали отряд надзирателей, а всю тюрьму отправляли на «локдаун». Во время конфликта я как раз звонила родителям и поняла, что если сейчас дело дойдет до потасовки, то доступа к телефону не будет до вечера. Это был первый и единственный раз, когда мои дорогие дамы слышали от меня, обычно милой и почти не разговаривающей (ведь я только-только освободилась от трехмесячного безмолвия, положенного по контракту с администрацией тюрьмы), резкий комментарий:

– А ну прекратите, – строго и громко сказала я, вспомнив школьную учительскую закалку, – вы же матери, в конце концов! Что сказали бы ваши дети и внуки, увидев эту базарную склоку?

Отделение вдруг моментально затихло. Во-первых, от неожиданности, что я что-то сказала, а во-вторых – от строгости тона. У каждой женщины в глазах вдруг появилась тоска о своих детях, на месяцы, а то и годы оставшихся без материнской ласки. Когда в отделение на крики влетели надзиратели, скандал уже утих, и мои девочки разбрелись по своим камерам. Конфликт был исчерпан.

Лилиана и косы

Моя не говорящая со мной на одном языке подруга Лилиана великолепно плела всем косы. И я заметила, что она, улыбаясь, косится и на мою рыжую шевелюру. Касаться друг друга заключенным в американских тюрьмах категорически запрещено, поэтому для заплетания кос приходилось прятаться за колонной, куда, как мы выяснили, не проникало всевидящее око видеокамеры. Там, в темном углу, располагался «салон красоты».

Женщины есть женщины, а красота требует жертв, и в нашем случае – риска. В салоне можно было заплести косы и даже выщипать брови. Для этого дамы приспособили нитки, вытаскиваемые из швов тюремных футболок. Многие научились красить глаза и губы обычными карандашами. Для этого их цветные стержни строгали пластиковой ложкой в маленькую емкость, а потом настаивали в горячей воде. За ночь стружки становились чернилами, а их уже можно было использовать в качестве подводки для глаз и губной помады, которая намертво въедалась в кожу. Правда, не все надзиратели ценили наше творчество, и за стремление к красоте можно было получить дисциплинарку и, как следствие, загреметь в одиночку. Но тяга к прекрасному была все равно непобедима.

Газ

Среди наших созданных непобедимой человеческой фантазией хитростей время, казалось, шло быстрее, но то утро я не забуду никогда.

Все началось как обычно: около семи утра к двери отделения, громыхая, подвезли каталку со стопками подносов с липкой кашей и бочкой темно-коричневой странной жидкости, которая пахла чаем и кофе одновременно. Послышался щелчок, и дверь тяжело отворилась. Мне, работнику отделения в белой одноразовой сетке и громадных, не по размеру, пластиковых перчатках, было положено под счет получить пластиковые подносы с едой и выдать в порядке очереди подходившим заключенным. Тяжелую бочку с жидкостью я уже приноровилась поднимать так, чтобы не срывать спину, так что, стянув ее с металлической тележки, я сперва почти проволокла ее по полу, а потом собралась с силами, резко подняла – оп – и рыжая бочка с глухим стуком была водружена на столешницу между телефонными аппаратами.

Стоило заключенным закончить поглощение каши и сдать мне подносы, также под счет, одна из заключенных сказала:

– Чувствуете, кажется, пахнет газом.