Тюремный дневник

Когда стюардесса вернулась с пластиковым мусорным мешком собирать стаканчики, Айгор попросил ее принести мне стакан воды.

Женщина глянула на меня так, словно хотела бы, чтобы я подавилась, захлебнулась и отравилась одновременно этой водой, но стаканчик принесла, правда, отдав его Айгору, чтобы избежать даже самых мимолетных контактов со мной, мерзким червем. Как метко когда-то подметил мой адвокат, уровень русофобии в Америке достиг таких масштабов, что не только прикасаться к русскому было опасно, но даже заказ борща в ресторане мог стать признаком попадания под влияние Кремля со всеми вытекающими из этого последствиями.

Самолет начал медленно снижаться и, наконец, подполз к стеклянному зданию аэропорта города Майами. Судно слегка качнулось от соприкосновения с телескопическим трапом. Я было дернулась вставать, но Айгор помотал головой, показывая не двигаться с места. Все пассажиры вышли и, наконец, я тоже встала и поплелась за Айгором, а сзади шел второй сопровождающий меня охранник. В телескопическом трапе меня окружила целая толпа высоких мускулистых, похожих на горы мужчин с винтовками и в бронежилетах.

– Спасибо. Свободны, – отрезал один из них открывшему рот, чтобы что-то сказать, Айгору. Очевидно, что в пищевой цепочке мои сопровождающие стояли рангом ниже мужчины с автоматом и были для них почти такими же букашками, как я для стюардессы.

Вооруженные люди со всех сторон взяли меня в кольцо, спустили боковую лестницу с телескопического трапа прямо на бетонированную площадку под шасси самолета, усадили меня в автозак и долго везли в неизвестном направлении среди самолетов и обслуживающей аэропорт техники. Через полчаса вооруженный конвой выгрузил меня и привел в грязную бетонную одиночную камеру, на двери которой красовалась табличка «М». Это была мужская камера миграционного обезьянника. Дверь с противоположной стороны подперла своим полным телом сидящая на стуле охранница.

Голоса стихли. Видимо, за дверью осталось всего пара человек, включая тело на стуле и мужчину за контрольным пунктом. Я постучала с целью выяснить, сколько мне еще ждать, но в ответ получила грубый отказ, мол, придет время, узнаешь. На просьбу воды я получила сладкий бутерброд. Шел час за часом, с утра прошло уже, наверное, 8–10 часов, я медленно сходила с ума, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Наконец в соседнем помещении что-то оживилось, послышались низкие голоса мужчин. Дверь открыли, мне приказали выйти, та же вооруженная толпа окружила меня и проводила в автозак.

Когда машина остановилась около самолета, дверь открыли. Напротив меня стоял и ехидно ухмылялся грузный лысый мужчина в очках и с огромным фотоаппаратом на шее.

– Фото на память, мисс Бутина?

Я собрала все остатки злости своего обессиленного сознания во взгляд, который лучше всяких слов ответил весельчаку с камерой, и опустила глаза.

Вспышка, щелчок, снято. Мое нахождение в автозаке зафиксировано, но этого фотографу оказалось мало.

– Вытащите ее, – приказал он, – давайте сделаем коллективную фотографию с ней!

Меня сфотографировали в компании вооруженного конвоя у машины, потом у самолета, потом на лестнице, соединяющей асфальтированную площадку с телескопическим трапом на входе в воздушное судно.

– Улыбайся, мисс Бутина! – бегал вокруг меня веселый папарацци. Военные охотно позировали, хвалясь своим снаряжением и оружием.

Даже на входе в самолет фотограф продолжал щелкать камерой.

Мимо прошмыгнула молодая русская девушка-стюардесса. Она точно узнала меня, я видела это в ее удивленных глазах, полных сочувствия и поддержки: «Держись», – говорила мне она взглядом, боясь проронить хоть слово, чтобы не навредить моему подневольному положению.

– Все. Хватит, – прекратил, наконец, фотосессию начальник группы. – Видишь это? – показал он мне большой желтый бумажный конверт. – Там твой паспорт и уведомление о том, что это твой последний день на американской земле. Я отдам эти документы капитану судна, а тебе – вот, – протянул он мне маленький корешок посадочного талона. Бай-бай, – помахал он мне огромной ладонью.

Я взяла заветный листочек, тихонько попятилась назад, развернулась и сделала первый осторожный самостоятельный шаг…

Домой

Нога аккуратно ступила на металлическую смычку между салоном самолета и душным коридором телескопического трапа. Я крепко зажала в руке заветный корешок посадочного талона, в котором было указано место в самом хвосте самолета. Еще шаг, и вот слева кабина пилота, еще шаг – и перед моими глазами возникли знакомые пустые ряды темно-синих кресел с оранжевыми тканевыми накидками, которые я видела десятки раз, пересекая Атлантику из России в США. Я шла по узкому проходу между ними будто сквозь строй, чувство реальности покинуло меня: «Тут одно из двух, – думала я. – Либо все, что со мной случилось в последние полтора года, было кошмарным сном, либо я все еще там, лежу на железных нарах, я это все – плод моего воображения, окончательно свихнувшегося от окружающего безумия».