Тюремный дневник

Ко мне подошел стройный седовласый мужчина в элегантном бежевом пиджаке поверх черной сорочки. Запомнились его длинные широкие усы с тонкими концами, которые еще, кажется, называют «английскими» из-за их популярности среди военных во время Британской империи.

– Добрый день, – он подал мне руку, приветливо улыбнувшись, – меня зовут Джеймс Бэмфорд, но вы можете называть меня просто «Джим». Мне сказали, что вы из Сибири. У меня есть пара вопросов, если вы позволите?

Джим рассказал мне, что, несмотря на то что он посетил практически все страны мира, его сердце безраздельно принадлежит красотам России. Он неоднократно бывал в Москве по долгу журналистской службы, но очень бы хотел увидеть «настоящую Россию»:

– А это означает, – добавил Джим, – я хотел бы увидеть сибирские просторы. Вы ведь оттуда родом, правда?

Я, признаюсь, не особо верила, что мой новый товарищ решится на железнодорожное турне по Сибири. Американцы очень любят рассуждать и фантазировать о том, что они собираются сделать, но в большинстве случаев дело никогда не доходит до его практической реализации. Оказалось, я была неправа.

В следующий раз мы с Джимом встретились спустя несколько месяцев в прежнем месте. Моему удивлению не было предела, когда он пустился в пространный рассказ о своем железнодорожном путешествии по Транссибирской магистрали – от Москвы до Пекина через Сибирь, Монголию и Дальний Восток.

– Если хотите, я покажу вам фотографии этого путешествия и расскажу подробности, – предложил Джим, когда зал уже стал затихать, за трибуной появился спикер и пора было занимать свои места.

– Конечно, хочу, – согласилась я, обрадовавшись возможности увидеть родные места, пусть только на фотографиях, а также услышать мнение заграничного друга о моей стране.

Мы встретились пару дней спустя в русском ресторане. Джим, как оказалось, очень полюбил блины с красной икрой – невероятная редкость среди американцев, которые при виде красных шариков с рыбным запахом обычно кривят нос, называя любимый деликатес россиян «сырыми рыбьими яйцами». Оказалось, у нас с Джимом намного больше общего, чем просто любовь к великой России. Так же, как и он, я интересовалась космосом, будущим интернет-технологий, путешествиями – мы с удовольствием обсуждали страны, в которых нам обоим удалось побывать, обменивались впечатлениями об острове Тайвань, музеях Ватикана, побережьях Греции и пробирающем до костей холоде зимнего Таллина.

Единственной темой, которую мы не обсуждали, была непосредственная деятельность Бэмфорда – его исследования в области спецслужб. Меня этот вопрос не особо интересовал, пока однажды привычный ход моей студенческой жизни кардинально не поменялся из-за публикации в одном из американских медиа, грубыми стежками белых ниток связавшей меня с неким «русским следом» в выборах президента США.

На одной из наших встреч я поделилась с Джимом своей болью от несправедливых гонений в учебных классах и обидным тыканьем в меня пальцем на политических мероприятиях. Уже хорошо зная меня, Джим пообещал почитать обо мне публикации в американской прессе и через пару месяцев вернулся с суждением о том, что все происходящее – феерический бред. С того самого дня вдобавок к дорогому другу я приобрела верного защитника здравого смысла в урагане антироссийской истерики.

Когда меня арестовали, Джим связался с моим адвокатом и выразил желание продолжать общение со мной, несмотря на возможные негативные последствия таких контактов с русской ведьмой, кремлевской шпионкой и разрушительницей американской демократии. Он также углубился в изучение моего дела – его предпосылок и действующих лиц, а позже стал первым и единственным голосом в мою защиту, опубликовав, несмотря на множественные отказы издательств из-за несоответствия материала генеральной идеологической линии, статью о «шпионке, которой не было».

Мы впервые смогли поговорить по телефону спустя пару недель моей полной изоляции от внешнего мира, которую устроили ФБР и администрация вашингтонской тюрьмы. С того самого момента и каждый божий день Джим общался со мной по телефону, мы писали друг другу письма, которых к моменту моего освобождения оказались сотни, он приходил ко мне на встречи во все следственные изоляторы, в которых меня держали, а после моего перевода в федеральную тюрьму Флориды прилетал ко мне на выходные и часами сидел со мной в комнате для посетителей, чтобы поддержать меня в трудную минуту.

Я всегда говорила ему: «Джим, ты – единственная, но самая веская причина, по которой я не могу ненавидеть американцев».

Мои сокровища

Дождь все не прекращался. Обычно солнечный Вашингтон превратился в мокрый серый город. Лето 2018 года стало самым дождливым для американской столицы за последние 100 лет. Природа будто видела происходящее и плакала вместе со мной.

Чтобы как-то отвлечь себя от тяжелых мыслей, я решила провести инвентаризацию моих тюремных богатств, и вот что у меня получилось.