Тюремный дневник

– Так, Бутина, – обратилась ко мне однажды утром мисс Литтл. – Почему у тебя в отделении грязно?

– Что, простите? – не поняла я.

– Швабру в руки, и вперед. Мусор собери в мешок и поставь у входа.

Я не знала, что кроме своей камеры на меня возложена почетная обязанность уборки всего «моего» отделения. Но спорить не стала, даже обрадовавшись возможности побыть немного вне одиночки. За полчаса я вымела мусор из всех углов и собрала его в мешок, помыла пол шваброй. С этого момента у меня появилась новая принудительно-добровольная обязанность – уборка раз в три дня «моего» отделения. Когда на смену заступала мисс Синтия, она с удовольствием помогала мне в выполнении этой работы, поскольку очень любила чистоту. В этом мы с ней были похожи.

Человек – такая упрямая скотина, которая ко всему привыкает. Так, я привыкла к недосыпам, перестала обращать внимание на раздевание, мне стали безразличны обыски и изъятие личных вещей. «Хватит себя жалеть, – решила я. Вы не даете мне спать, окей. Значит, у меня будет больше времени работать». Борьбу за свою невиновность я не прекращала ни на секунду. Когда адвокаты добились разрешения на получение мною материалов дела в четырех канцелярских коробах, доверху заполненных тысячами листов-распечаток моих электронных сообщений, я начала составлять хронологическую цепь событий, выделяя те из них, которые доказывали мою невиновность. Листок за листком выкладывалась на полу бетонной камеры длинная змея моих, по мнению ФБР, преступных деяний, начиная с лета 2015 года по январь 2017 года.

Из тысяч электронных сообщений нужно было отобрать политически значимые, так или иначе упоминающие Россию и США. Денег на переводчика не было, а потому эти сообщения нужно было для адвокатов перевести на английский язык. Над русскими словами я писала английские. Змея ползла от унитаза по бетонному полу, поднималась на железную кровать, потом снова слезала на пол, потом – на табурет, потом – на стол, оттуда падала опять на пол и лезла обратно к унитазу. Я часами стояла над моей змеей, думала, делала пометки и ссылки, а когда приходили адвокаты, отчитывалась о проведенной работе. Эта вечная занятость спасала от депрессивных мыслей, давала чувство контроля над ситуацией и привносила динамику в рутину одиноких дней.

Мои адвокаты по очереди приходили ко мне почти каждый день. Это была большая редкость – обычно за счастье считается разговаривать с защитником пару минут раз в неделю или даже в месяц, но мои Боб и Альфред не бросили меня в беде. Поставив на паузу свои собственные жизненные планы, они боролись за мою невиновность вместе со мной. Мы были одной командой, единым целым, мы стали друзьями. Им пришлось непросто – в СМИ их откровенно ненавидели, в соцсетях называли «изменниками родины» за защиту русской шпионки, многие друзья и знакомые перестали с ними общаться, предрекая им бесчестие за ведение моего дела, адвокатская фирма, на которую они работали, все тверже выставляла ультиматумы о необходимости бросить это дело – деньги на оплату их счетов давно закончились, и я не скрывала, что, наверное, никогда не смогу с ними расплатиться – откуда у меня, у студентки с родителями в Сибири, найдутся сотни тысяч долларов на оплату их услуг?

Пол был единственным человеком, которому я честно высказывала свои опасения, что Боб и Альфред в конце концов просто откажутся работать в моем деле бесплатно, ведь благородство и самопожертвование имеют свойство заканчиваться, когда приходит день платить за квартиру и покупать продукты в магазине. Мой благоверный этих страхов не разделял: он убеждал меня, что это нормальная американская практика – адвокатам в радость работать в таком публичном резонансном деле: упоминания в прессе – это хорошая реклама, а значит, и новые клиенты. Сам он платить им не собирался, ссылаясь на то, что ему самому нужны деньги на оплату адвоката – против Пола уже за год до моего ареста было возбуждено уголовное дело по другой, совершенно не связанной со мной статье – мошенничество в особо крупных размерах.

Детали этого дела я не знала, он говорил мне, что это просто досадное недоразумение и все вот-вот разрешится, просто американское правосудие ошиблось. Когда арестовали меня, Пол сразу сказал, что его дело «такое же, как и мое» – раз я невиновна, то он – тоже, а все обвинения – чистый политический заказ. В это поверить было очень легко, аналогия была налицо, хотя на деле это было совсем не так. Больше того я, – как оказалось, тоже играла определенную роль в его уголовном деле, правда, не как сообщник, а как жертва.

Отчаявшись получить хоть какую-то помощь от Пола, мои адвокаты старались тему оплаты не поднимать – наверное, они не теряли надежды, что, может быть, когда-нибудь Россия вступится за свое дитя и всем миром поможет собрать хоть какие-то деньги на оплату их работы. Вопрос ребром они никогда не ставили и продолжали работу по моей защите.