Тюремный дневник

Так появилась идея создания Фонда защиты Марии Бутиной. Сайт для фонда сделал буквально на коленке талантливый парень, друг моей сестры Павел Минев. Ни он, ни его семья никогда не знали меня лично и ничем моей семье не были обязаны, но, как известно: «Брат не всегда друг, но друг – всегда брат». Я помню, как Альфред на одной из наших встреч раскрыл передо мной ноутбук и показал проект сайта, попросив перевести его с русского на английский, чтобы запустить и англоязычную версию, не особо, впрочем, рассчитывая, что американцы вдруг станут жертвовать деньги на мою защиту. Я смотрела на экран с собственной фотографией и призывом о помощи и чуть не плакала, осознавая, какой я все-таки счастливый человек – за меня боролись всем миром, в то время как большинство американских заключенных остаются в камерах брошенными и одинокими на годы. Они никому были не нужны. А мне консулы приносили распечатки российских СМИ, в которых я видела, что в мою невиновность верили, меня ждали, и это не давало мне права расклеиться. Если я сломаюсь, то получается, они верили в меня напрасно?

Разумеется, первыми, кто собрал немного денег на мою защиту и телефонные звонки из тюрьмы, были мои родители, моя сестра, наши близкие родственники и друзья. Единственным человеком в моем американском окружении, которого они близко знали, был Пол, а потому все собранные деньги, 5 000 долларов, они перечислили ему. По непонятной мне и по сей день причине переводить деньги с российских карт напрямую на счет заключенного технически невозможно. О переводе этих денег на тот момент я ничего не знала. Пол непрестанно убеждал меня, что именно он из последних денег оплачивает мои баснословно дорогие звонки ему и родителям, на деле это было так лишь отчасти. Основным «спонсором» моего заключения была моя семья, впрочем, как оказалось, и его бытовых расходов на жилье, арендованный автомобиль, съем жилья в Вашингтоне, продукты и походы на встречи по ресторанам. Мою сестру Марину, которая занималась переводами средств, он уговорил ничего мне об этом не рассказывать, обещая, что эта ситуация – временная и он вот-вот возьмет на себя все расходы.

Когда меня арестовали, у Пола на руках также оказалась моя кредитная карта одного из российских банков, которую он тоже без зазрения совести пустил в дело. Моя сестра только и успевала, работая без выходных по ночам в аэропорту в качестве продавца-консультанта, пополнять баланс кредитки. В конце концов баланс ушел в глубокий минус, банк стал требовать оплату долга и бешеные проценты, и тогда Марина, наконец, обратилась к Полу за объяснениями происходящего и попросила как-то помочь погасить долг. Он клятвенно пообещал это сделать «завтра», но оно не наступило ни на следующий день, ни через месяц, ни через два или три. В какой-то момент банк просто заблокировал кредитную карту, что вызвало искреннее возмущение моего благоверного. Все эти подробности я узнала намного позже, когда сестра, наконец, расплакавшись, все мне рассказала. Но до этого момента истины было еще далеко.

Чтобы выжить, на Западе нужно стереть себя и написать заново. В отличие от российского общества, пусть немного безалаберного и ленивого, но при этом более свободного и менее зажатого в тисках закона. Россия живет немного на ощупь, «по справедливости», в то время как Запад, словно бетон, в котором нужно застыть, принять его и раствориться в нем, безропотно благодаря Большого брата за все.

Крестик и коврик

Я никогда не жила в тюрьме недели или месяцы, я жила всего один день, потом еще один, и еще, и так далее. Российское консульство тем временем продолжало отвоевывать у вашингтонского изолятора все новые плацдармы, требуя соблюдения моих законных прав. Мне все-таки выдали очки уже через несколько дней вместо двенадцати недель, и консулы решили взять следующий рубеж – отстоять мои религиозные права.

– Мария, – сказал на очередной встрече российский консул Николай Пукалов. – В Вашингтоне есть православный приход. Если вы хотите, мы попробуем организовать вам встречу со священником.

– Я была бы вам очень благодарна, Николай Витальевич. Это бы меня очень поддержало.

– Хорошо, – кивнул Пукалов. – Мы попробуем.

Тем же вечером, как по волшебству, на пороге моей камеры появился тюремный капеллан – местный священник-протестант, совмещающий сан с обязанностями по соблюдению прав заключенных на свободу исповедания.

– Хотите ли вы исповедаться, заключенная Бутина? – начал пухлый чернокожий мужчина в футболке и джинсах с большим золотым крестом на шее.

– Нет, спасибо, я, пожалуй, воздержусь, – ухмыльнулась я в ответ. – Я бы хотела, чтобы мне предоставили право на исповедание моей веры. Я была крещена в православии.

– Что ж, – пожал плечами он. – Жаль. У нас в штатном расписании нет православных священников, потому если ваш священнослужитель надумает вас посетить, ему потребуется оформить соответствующие документы как волонтеру нашей тюрьмы. На это потребуется некоторое время…