Тюряга

   Он посмотрел на Фрэнка, ожидая, что тот поддержит его, но Леоне молчал.

   — Мы снова сделаем ее, — сказал Даллас. — Мы потратим последние силы, но мы им докажем. И Грейвс, и Драмгул должны знать, что так просто мы не сдадимся.

   Здоровяк неопределенно покачал головой.

   — Фрэнк, что ты молчишь? — обратился к нему Джон.

   Но Фрэнк не отвечал. Он молча уставился в пол. Джон обернулся к Здоровяку:

   — Скажи, что ты думаешь?

   — Пусть Фрэнк решает, — сказал Здоровяк. — Он у нас главный механик.

   — Мы же просто сделаем ее, она будет стоять, — сказал Даллас. — И все будут знать, что просто сделали ее и все.

   И Даллас, и Джон и Здоровяк, все они повернулись к Леоне, ожидая его ответа. Молчать больше было нельзя, Фрэнк тихо, но твердо сказал:

   — Я думаю, надо об этом забыть.

   — Как же мы можем забыть об этом?! — закричал Джон. — Ты же сам щворил: у нас мало что есть, но мы должны это защищать!

   — Это не твоя машина, — ответил Фрэнк. — Она все равно принадлежит начальнику тюрьмы. Он что, будет разрешать тебе на ней разъезжать по пятницам? А тебе, Даллас, по воскресеньям? Это машина Драмгула, неважно, что мы починили ее на свои деньги. Она принадлежит ему. И этот гараж принадлежит ему. Все здесь принадлежит ему.

   — Это наша машина! — снова выкрикнул Джон. Он был готов расплакаться, наш маленький ребенок.

   — Нет. Ты просто инструмент в его руках, — мрачно покачал головой Фрэнк. — Пусть все так и останется.

   — Но дело же не в том, что это машина Драмгула, — возразил Даллас. — А в том, что мы ее сделали. Мы же делали ее для себя, а не для него. И сейчас мы будем делать ее для себя и вопреки ему.

   — И кто-нибудь из нас опять загремит в карцер, — прервал его Фрэнк. — Ты же сам передавал нам его слова. Зачем же снова нарываться?

   — Я думал, ты наш лидер! — выкрикнул вдруг Джон. Здоровяк по-прежнему молчал. Фрэнк повернулся к Джону и холодно посмотрел ему в глаза.

   — Мне осталось меньше двух месяцев. Меньше, чем через два месяца я выйду отсюда, и ничто меня не остановит. Если бы мне еще впереди было мотать несколько лет, тогда другой разговор. А так... Зачем мне опять в карцер? Драмгул засадит меня теперь на три месяца.

   — Ты сломался, Фрэнк, — горько усмехнулся Джон. — Ты отказываешься бороться.

   — Да, я отказываюсь бороться, совершая ребяческие бессмысленные поступки. Все. Поступайте, как хотите. С этой машиной я не хочу больше связываться. В конце концов, один раз я ее уже починил. И, по-моему, я никого из вас не предаю, если отказываюсь участвовать в этой затее.

   Фрэнк посмотрел на Здоровяка.

   — Здоровяк, что ты молчишь? — обратился он к мулату. — Скажи, что ты про все это думаешь? Ты здесь самый старший. Или ты что, тоже считаешь, что тот гудок, про который я вам рассказывал, и та красная яркая лампа и команда «Фамилия! Номер!» — что это все сломало меня?

   Здоровяк грустно посмотрел на искореженную машину, потом взял с полки стеллажа, у которого они стояли, автомобильную свечу и покрутил ее в пальцах. Все молчали, ожидая, что он скажет.

   — Наверное, — сказал Здоровяк, кладя, наконец, на место свечу, — Фрэнк прав. Если бы тебе, Даллас, предстояло сидеть здесь не сорок лет, а два месяца, ты бы тоже отказался. И ты, Джон, — он посмотрел на Джона. — Тебе еще не два месяца, а четыре года здесь куковать.

   — Но... — попытался было заспорить Джон.

   — Помолчи, — обрезал его Здоровяк, вкладывая в тон, каким он это сказал, весь свой невеселый тюремный опыт, и так посмотрел на Джона, что тот сразу осекся.

   — Поэтому, — продолжил Здоровяк, — и я бы на месте Фрэнка отказался. А ты, Фрэнк, — он перевел взгляд на Леоне, — можешь быть спокоен, я не считаю что ты предаешь меня, — он посмотрел на часы. — Ладно, пойдем пожрем, время обеда.

   Все четверо вышли из гаража. Было совсем тепло, и солнце светило уже по-летнему. Охранник не вышке, положив карабин на перила, подставил лицо солнечным лучам. На стадионе, раздевшись по пояс, несколько зэков гоняли футбольный мяч. Другие качались в спортивном уголке, поднимали гири и штанги. Двое или трос просто лежали рядом с беговой дорожкой, они сняли даже брюки и их белые незагорелые тела отчетливо выделялись в дальнем конце стадиона на фоне зеленеющей травы.

   Даллас и Здоровяк, о чем-то разговаривая, пошли вперед. Джон и Фрэнк молча последовали за ними.

   — Фрэнк, — взял друга за локоть Джон.

   — Что? — обернулся на него Фрэнк.

   Лицо Леоне было бесстрастно и невозмутимо.

   — Ты обиделся на меня? — спросил его Джон.

   — С чего ты взял?

   — Ну... прости меня. Я погорячился. Я же, видишь, какой еще молодой. Черт с ней, с этой машиной. Ну не сердись на меня, ладно?

   — Хорошо, — сказал Фрэнк.

38.