Тюрьма

Следующая ночь. Пятеро «подружек». П. П. уламывает Мишу — его необходимо «повязать». Гера давно согласен. Сцена еще бо­лее отвратительна.

Заходит разговор о шестой сокамернице. Она наотрез отказалась от участия в «развлечениях». Валентин ею особенно интересуется.

ВАЛЕНТИН: Девочка в норме… Сонька золо­тая ручка! «Подружки» против нее: гордячка, недотрога, блядь.

Следующей ночью Валентин ее заманивает:.«Боишься?»

— «Я никого не боюсь!..»

Она свободно ходит по камере, ей все и все интересно.

— «Оставайся».

— «Не хочу».

— «А я хо­чу»

— «Я делаю только, что сама хочу… Кто таму вас наверху? Больной?..»

— «Оставайся, не по­жалеешь…»

— «Я бы одна всем вам дала, блядушек бы навсегда позабыли.»

— «Считай, столко­вались!»

— «Надо иметь подход, мальчик…»

И тут Саня, который, как выяснилось, все ви­дел и слышал, взрывается:

«Коммунисты вы, а не урки! Все принадлежат всем — вот ваша идея! У вас ничего своего, в крапиве родились, все раз­меняли! Ублюдки…»

— «Ты с какого… сорвал­ся?» — спрашивает Соня.

— «Кто ты такая?! — кри­чит Саня. — Отца-матери нет! Лица у тебя нет, одно… поганое гузно!..»

— «У меня все чего надо, такие, как ты, душу отдадут, лишь бы я пока­зала… А у тебя… что? Мать у тебя? Ты ж убил свою мать, паскуда!»

— «Я себя убил, — говорит Саня. — Меня нет. Я мертвый…»

Ночью, когда «десант» мужиков пролезает в соседнюю камеру, Соня приходит к Сане п о г о ­в о р и т ь . Они говорят подолгу, все более сво­бодно, рассказывают друг другу о себе. У Сони статья сто пятнадцатая, часть вторая: «заведомое заражение другого лица венерической бо­лезнью»; два месяца ее лечили в тюрьме, через месяц пойдет на этап, статья до трех лет…

Од­нажды, заговорившись, она не успевает выско­чить к поверке, Саня надел на нее свою меховую шапку, а пьяный с утра корпусной не заметил подмены.

 

Акт третий. ЭПИЛОГ.

 

«Дама», оскорбленная, что «заявок» на нее так и не поступило, грозит сдать всю «малину». Решено несколько дней подождать, затаиться, Миша обещает «уладить» по своим «каналам»: «даму» сплавят.

Именно в эти ночи Саня сближается с Соней. Они разговаривают через дыру под шконкой. Их диалог — г л а в н о е в пьесе. Убийца и блуд­ница.

— «Ты хорошо рисуешь, можешь делать деньги. Но… не понять, что это?»

— «Я рисую себя.»

—«Себя? Это… ты?»

— «Я рисую только себя…»

— «Как ты мог это сделать?»

— «Это не я, пони­маешь?»

— «Нет, не понимаю. Кто убил твою мать?»

— «Ты думаешь, когда предложила спать с ними со всеми — это была ты?»

— «А кто же? Я всегда делаю, что хочу. В том и жизнь. Делать, что хочешь»

— «Жизнь в том, чтоб не делать то­го, что хочешь.»

— «Ты говоришь так, потому что мертвый. А я свободна. Я и в тюрьме свобод­на.»

— «Свобода в том, чтоб отказаться делать, что хочешь.»

— «А меня ты хочешь?»

— «Н-не знаю. Я мертвый.»

— «Я про то и говорю. Мерт­вый не может быть свободным. Он труп. Потому ты меня и не хочешь».

— «Ничего ты не знаешь.Что делает человека… трупом? Живым трупом? Он думает, что живой, а уже смердит. Но… мертвый может восстать. Вот в чем свобода.Если ему покажут, если он увидит себя… трупом. Увидит и задохнется от омерзения к себе. А ты себя не знаешь, не видала. Тебе не показали…»

—«Не понять. Чокнутый ты… Что мне могут пока­зать — меня? Кто мне покажет? Себя я знаю.»

—«Ты ничего не боишься?»

— «Нет. Я и смерти не боюсь.»

— «Это не самое страшное… Тебе бывало кого-нибудь жалко?»

— «Старика. Я разделась, а он захлюпал. Не может.»

— «У тебя есть друзья?»

— «Когда есть деньги, есть и друзья.»

—«Ты когда-нибудь… страдала?»

— «А как же.Меня обокрал один пидераст. Украл кол­готки и… А я тогда была пустая.»

— «Ты сейчас говоришь правду?»

— «С какой стати? А ты раз­ве сейчас не врешь?»

— «Мертвые не врут. Им не надо. Им ничего не надо.»

— «Зачем же ты со мной разговариваешь?»

— «Я бы хотел тебе по­мочь.»

— «Зачем?»

— «У тебя впереди жизнь, а у меня ее уже нет.»

— «Даже если ты, как гово­ришь… восстанешь?»

— «Если это случится, то не здесь, а в другой жизни.»

— «Про это говорят в церкви. Ты в это веришь?»

— «Да.»

— «Я бы тоже хотела, но не знаю как. Я могу все, что хо­чу, а… Как это у тебя получилось?»

— «Я здесь полгода и полгода мне показывают… меня. Я — не­навижу себя.»

— «Мне тебя жалко. Как… того старика.»

— «А мне жалко тебя. Ты делаешь, что хочешь, он делает, что хочет. И все тут делают, чего хотят. Как это может быть?»

— «Кто сме­лый, тот и получает.»

— «Не ты этого хочешь.И получаешь не ты.»

— «Кто ж тогда?»

— «Что хочу, то делаю… Будете, как боги, сказал… Про это не рассказать. Не объяснить. Сама пой­мешь.»

— «Когда?»

— «Может, скоро, а может, нет. Как Бог решит…»

Следующей ночью, когда Саня уснул у себя наверху, Валентин с «девочками» втащили свя­занную Соню в камеру, раздели ее и распяли на шконке. Теперь вся камера «повязана» — все, кроме Сани.

«Дама», воспользовавшись отсутствием сока­мерниц, бросила в кормушку записку.

В камеру врываются вертухаи. Саня, проснувшийся от шума в коридоре, от крика Валентина: «Спалились!..», спрыгнул вниз раньше, чем распахнулась дверь. Он один возле Сони, остальные расползлись.

Дыра под шконкой открыта.