Тюрьма

И это после смрадных камер, столыпинских клеток, собак и наручников! Да и пища не последнее дело: завари чаек, жарь мясо, пей молоко… И вот проходит месяц, другой, третий - и тебя уже не видать на берегу реки, на горе, ты лежишь на своей койке, перед окном торчит гора - летом зеленая, зимой в снегу, ночью жарит луна, днем полыхает голубое небо, туча зацепилась за макушку горы, а тебе ничего того не кадо - ни воздуха, как стакан нарзана, ни обжигающей воды в горной реке, да и мясо, коли, чтоб его нажарить, достаточно протянуть руку - нужно ли оно? Даже твоя книга, твой роман, подаренный тебе чудом, а он гудит, говорит в тебе - да нужно ли его записывать, — кому, зачем? Писать, прятать, потом на чьи-то плечи, а там… Надо ли?

A что надо?

Страшная пора. А день летит за днем, месяц за месяцем, только отгуляли Рождество, а там пост пролетел (без мяса!) и уже разговелись на Пасху. Летят дни, быстрей, чем в тюрьме… И вдруг опомнишься: что ж ты, и Бога не боишься, Он же тебя зачем-то вывел, одарил, а Он ревнив, пропустишь день, Ему надоест ждать. Страшно.

И еще один момент, тоже, так сказать, техническийт: форма - такая мука для нашего брата профессионала.

И хоть знаешь ты, долгий опыт научил, что не следует выбирать ее, вымучивать, что редкие твои удачи бывали, когда ничего ты не выбирал, а сама мысль находила себе форму, но не любишь ты свои удачи, а дороги тебе именно поражения, вымученная вещь, придуманная форма, с которой так и не удалось тебе совладать. А вот ведь она и люба, дорога, как несчастный, больной ребенок. Лежишь на койке, накурился, дым в хате, как в той самой смрадной камере, и не глядел бы никогда в окно на опостылевшую волю, и все думаешь - так или эдак ? А время летит, мелькают недели: может, досидеть сначала срок ? Да можно б досидеть, лучше, разумней, проще. Можно б, когда б Бога не было, когда бы не знал ты, что у Него Свои сроки, что Он ревнив, есть Огонь поядающий: «Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас», - говорит Псалмопевец. Страшно впасть в руки Бога Живаго.

Мне было страшно, я эту книгу написал (начал в ссылке, а закончил в Москве) и до сих пор не понять - нашел ли, так мучавшую меня форму, или она в романе сама себя нашла. Но это тот самый роман: однажды он мне открылся, мне его подарили и я просто не мог его не написать.