Тюрьма

Естественно, и молодой человек смотрел на происходящее далеко не теми же глазами, какими смотрела его жертва, но он участник, действующее лицо, и от него не требуется то понимание, какого мы требуем от стороннего наблюдателя или смотрящего, если можно так выразиться, задним числом и решающегося дать происшествию свою, объективную, насколько это возможно, оценку. Убийце, если брать не то, как он выкручивается перед следователем, корчится под пятой правосудия, а то, каков он перед лицом собственной совести и каково его сознание в чистом виде, нет нужды напускать туман, лгать, искажать прошлое, в котором он совершил убийство, ему нужно лишь тщательно и бдительно скрывать правду, в некотором смысле и от самого себя тоже. А что описываемый нами молодой человек убийца, в этом нет и не может быть никакого сомнения. Он и сам это знает; он только не хочет отвечать за свой поступок, понести наказание. И судья — не тот величавый господин в роскошной мантии, что с возвышенного места, словно с амвона, выносит приговор, и, конечно же, не кто-то из тех, кто привык бездумно судачить о грехах мира сего или нагло присвоил себе право судить о них, как им заблагорассудится, — нет, именно Игорь Петрович, тоже судья, но в роковой миг, о котором мы рассказываем, всего лишь несчастный, с трудом поднявшийся на ноги, обессилено привалившийся к дереву и вдруг увидевший перед собой молодого человека с ломиком, этот Игорь Петрович тоже знал уже, что это жестокий и бездушный убийца, от которого ему не уйти. Как ни было темно и как ни было жутко, жутко до безумия, он, этот Игорь Петрович, хорошо рассмотрел и именно что прочувствовал эту почти последнюю в его земной жизни сцену, эти словно утрачивающие прямо у него на глазах материальность подмостки, где действовали неумолимые злодеи, бессмысленная растительность в виде дерева за его спиной и он сам, герой юридической правды и справедливости, теперь куда-то улетучивающейся. Девушка, выглядывавшая из-за плеча молодого человека, была преисполнена ненависти, она дрожала от ярости и в тупом неистовстве нашептывала в ухо сообщнику:

— Убей, убей его!

Молодой человек как раз и собирался это сделать. Но в нем было не одно лишь бездушие механически действующего убийцы, он тоже что-то чувствовал, то есть пусть по-своему, но как-то все же воспринимал и оценивал происходящее, в которое ему предстояло внести свою особую лепту, и Игорь Петрович вдруг увидел, что таинственная душа этого парня выступает наружу в виде кривой и жестокой усмешки. Эта улыбка показалась судье небывало, чудовищно сладострастной. И перед лицом такого кипения эмоций он безоговорочно капитулировал: земная жизнь, сопряженная с перехлестывающими далеко за край чувствами, граничащая с безумием, стала ему совершенно не нужна.

Но жить он хотел и потому перебрался в какой-то иной, словно бы невозможный и фантастический, но так плотно ощущаемый им мир. Теряя всякое реальное разумение, он упал на колени в последней, по-своему еще земной и фактически низменной надежде разжалобить палачей. Будь эти палачи профессионалами, они, конечно, держали бы свою жертву крепко и не допустили бы с ее стороны никаких оригинальных, своенравных, выходящих за рамки предписанной казням формулы действий. Возможно, Игорь Петрович рухнул просто в изнеможении или под прессом одолевающего его страха. По странной случайности он упал одновременно со взмахом ломика, так что удар снова не достиг цели, обрушившись на дерево. Да и на коленях судья в темноте не удержался, не утвердился в позе сдающегося и униженно молящего о снисхождении человека, а распластался на траве. Почему-то это повергло молодого человека в неописуемый приступ бешенства.