Тюрьма

Верит ли он, что осужденные, с захватом Дугина-младшего на переговорах, попятятся и в конце концов выбросят белый флаг, подполковник понять не старался. Не вера ему нужна, тем более какая-нибудь туманная, кое-как укрепленная на сомнительных аргументах, а твердая и бодрящая сила практики. В конечном счете не было у него сейчас задачи важнее, чем выйти с честью из сурового испытания, из сложившейся щекотливой ситуации. А смелый и вполне обоснованный захват вожака, обезглавливающий бунт, должен был как нельзя лучше поспособствовать решению этой задачи.

Лагерный Дугин ни за что не решился бы на личное участие в переговорах, если бы не был посвящен в план, преображающий его в героя, идущего чуть ли не на мученическую смерть и счастливо ее избегающего. Многие отговаривали: шаг рискованный, подумай, долго ли до беды. Дугин принимал немножко потустороннюю, трагическую позу, а в душе посмеивался, воображая, как не только выйдет сухим из воды, но и обманет все ожидания и пророчества братвы. Если еще недавно он предполагал идти с восставшими до конца и разделить с ними их участь, то теперь, когда брат сообщил ему о своих хитроумных разработках, уяснил, что лучше ему, человеку, которому грозит куда более серьезное, чем рядовым мятежникам, наказание, своевременно унести ноги. Разыгрывая перед друзьями героико-драматическую пантомиму, хмуря брови, он говорил с металлом в голосе: я заварил кашу, я и пойду. И дрыгал ногой, знаменуя начало пути.

Дальнейшее развитие событий в лагере его уже не интересовало. Последняя милость, которой он одарил собратьев по несчастью, заключалась в том, что, выбирая делегатов на предстоящую встречу и, следовательно, вероятных кандидатов на переход в мир иной, он обошел вниманием истинный цвет лагерной элиты. Так в состав делегации попали заметные, но все же пустые людишки вроде крикуна Гонцова. Не исключено, этим отбором Дугин-младший обнаружил тайную мечту, чтобы стихия лагерной вольницы бурлила и после его бегства.

Депутат Валентина Ивановна полагала, что умным молчанием и лучезарностью кидаемых по сторонам проникновенно-внимательных взглядов создаст фон, на котором двухсторонняя встреча пройдет в атмосфере трезвой сдержанности, исключающей грубые выражения, взаимные враждебные выпады и неправильные суждения о роли женщины в современном обществе. От мужчин всего можно ожидать, особенно когда они делятся на военных и осужденных, однако она даст такие изображения целомудрия, богатого житейского опыта и едва ли не материнской доброты, что ни у кого не повернется язык назвать ее выскочкой, не по праву выбившейся в люди и очутившейся на главных высотах парламентаризма. Майор Сидоров, однако, принялся с самого начала, как бы издалека, подводить мину под эти ее радужные убеждения и мечты. Она говорила о приверженности своему депутатскому долгу, а майор утверждал, что участие в опасных мероприятиях — совсем не женское дело. Войдя в раж, майор пустился в аргументацию дурного тона. Он напомнил Валентине Ивановне, как она, расслабившись в объятиях мерзавца Причудова, валялась на земле у стен лагерной администрации. Это уже слишком, вдруг взвизгнула женщина, явно покоробленная. Я в данном случае подвергаю критике не вас, а подлейшего из подлейших — Причудова, пояснил майор. Чем этот человек лучше тех, сгрудившихся по ту сторону колючей проволоки? А она, Валентина Ивановна, приведена лишь в качестве примера, показывающего, каково это, быть невинной жертвой и, собственно говоря, слабой, беззащитной женщиной. Вспомните, вспомните, дорогая, я шел тогда на приступ, я шел усмирять бунтовщиков и занес ногу, и я мог наступить на ваше чудесное личико, на вашу умную головку. Только вмешательством высшей силы было предотвращено это чудовищное и заведомо позорное явление. Но упомянутая сила не всегда вмешивается, раз на раз не приходится. И что будет, если в переговорной камере, если в каком-то тесном, сыром, тусклом помещении вас опять же опрокинут, сомнут и вместо спокойных, вдумчивых лиц коллег-депутатов, готовых вас внимательно выслушать, вы увидите грязные и готовые на вас с неимоверной тяжестью опуститься подметки башмаков целой орды Причудовых? Майор носился по кабинету, как впавший в экстаз поэт, а Валентина Ивановна неожиданно шепнула таинственно:

— Тогда и вы не ходите. Это мое условие. Чтоб вместе… Сходим в другое место.

— Куда же? — воскликнул изумленный майор.

— Да хоть в театр. Этот ваш город располагает театром?

— Как же, имеется…

Присутствие майора на переговорах и без того не предполагалось, даже считалось недопустимым, но с Валентиной Ивановной его связывали теперь поэтические и отчасти шутливые, шаловливые отношения, и посвящать ее в эту чисто практическую сторону дела было не обязательно. А театр… ну, если это не шутка, так отчего же и не посетить? Женщина, которую с таким трудом удалось отговорить от участия в неженских делах, заслуживает минутки отдыха и развлечений.