Тюрьма имени свободы

Эссе, сэр, проба пера! На этой войне гибнет все, кроме глупостей, совершаемых якобы во благо.

Большая судьба маленького человека

Эссе, сэр! У меня к вам вопрос: почему маленький человек, столь популярный в литературе прошлого, совершенно исчез в советской литературе? Нас уверяли, что маленькие выросли, но, может, это потому, что больших укоротили?

Если напустить на литературу девятнадцатого века наши тридцатые, сороковые, пятидесятые годы, куда денутся ее Чацкие, Дубровские, Рудины, где будут ее Рахметовы и Тарасы Бульбы? Чацких ликвидируют за космополитизм, Тарасов Бульб за национализм, Рахметова и Рудина — за революционные мысли, Дубровского — за революционные действия. И сразу маленький человек станет выше, потому что ниже станут великие. Самыми великими станут Онегины, Течорины, Обломовы, но и они покажутся лишними, и их устранят как лишних людей.

Потому что — вы заметили, сэр? — мыслящие люди всегда лишние в нашем государстве.

Глядишь — и Акакий Акакиевич станет большим человеком. Голько вряд ли. Ему не дадут. Потому что над ним поднимутся пришибеевы, над пришибеевыми — угрюм-бурчеевы, а там посмотришь — над всеми возвышаются Смердяковы.

Гений — это терпение

Посредственность придумала утешительную пословицу: гений — это терпение. Гению-то что: ему стоит распрямиться — и он уже на высоте, а посредственности, чтоб подняться на высоту, приходится долго и трудно взбираться. Не раз на пути сорвешься, на спинку упадешь, ножками сучишь, пока кто-то не сжалится, не поможет перевернуться. А только на ноги поставили — и снова ты полез, пополз, покарабкался… И опять сорвался, ножками сучишь. Но все равно лезешь.

Зато как до самого верха долез, тут ты гений, тут ты уже ни в ком не нуждаешься. Они все внизу остались, рты пораскрывали, слушают, что ты им оттуда, сверху рассказываешь. И записывают твои слова: гений — это терпение. Гений — э-то тер-пе-ни-е…

И ты уже не только гений, ты уже и герой. Потому что геройство — это тоже терпение. Ох какое это терпение! За своей звездой Героя легендарный Клим Ворошилов простоял одиннадцать лет мирного времени, легендарный Буденный — тринадцать лет мирного времени. А легендарный Брежнев — двадцать один год за первой, тридцать один за второй, тридцать три за третьей, тридцать шесть за четвертой…

Чтобы дожить до таких подвигов, нужно жить очень долго. Тут мало не погибнуть на войне, приходится и после войны запастись богатырским терпением.

А главное — наверх взобраться, ножками отсучив, преданно заглядывая в глаза тем, кто на этом пути ставит тебя на ножки.

Культ лилипута

До окраин нашей страны выражение «культ личности» доходило иногда в искаженном виде. Якуты, например, говорили: «куль лишний взял». Это было понятней, да и ближе к истине, поскольку устраняло совершенно необязательное в данном случае понятие «личность». Ведь это могла быть и не личность. И даже чаще всего была не личность. Культ Гулливера у лилипутов — это, конечно, культ личности, но как назвать культ лилипута?

Трудно себе представить культ Моцарта, культ Шекспира. Культ личности — это пьедестал, на который поднимается личность маленькая — и при жизни, непременно при жизни. Чтобы выстроить такой пьедестал, нужно иметь огромную бригаду строителей, целое государство строителей. Культ собственной личности собственными руками не возведешь.

А в выражении «куль лишний взял» никакая личность не требуется. Есть определенная ценность — куль, — и есть человек, незаконно его присвоивший. Разве культ личности — это что-то другое?

Сколько мы набросали в этот куль! И не в один куль. Нам попадались личности маленькие, и каждой требовался огромный куль, который служил для нее пьедесталом.

Наполняли всем миром. Раз ему в куль, раз себе в кулечек. Чем больше кинешь в куль, тем больше достанется в кулечек.

Куль лишний взял человек, а мы все свидетели. И выступаем как свидетели.

Но мы не свидетели, мы сообщники. Ему в куль — себе в кулечек. И другому в куль — себе в кулечек. И третьему…

Как много сообщников — целая страна!

Донкихоты и мельницы

Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой. И когда не прикажет, становится любой. Кто ее слушает, эту страну? Недавно она, если помните, приказала долго жить, а мы еще больше умираем.

Экономисты говорят: государству нужны не донкихоты, а мельницы. Потому что фантазий у нас хватает, а с хлебом зарез. Пора, говорят экономисты, перестать молоть ерунду и руками размахивать, надо и молоть, и размахивать с толком.

В известном споре донкихотов с мельницами государство всегда принимало сторону мельниц. И все государственные учреждения, начиная с дошкольных и кончая правительственными, делали все, чтоб из донкихотов вырастали хорошие мельницы. Мельницы, которые, не отвлекаясь фантазиями, трудолюбиво и добросовестно мелют муку.

Как сказал по телевизору известный в то время писатель: что такое подвиг, друзья? Подвиг — это когда каждый занимается своим делом.