Тюрьма мертвых

«Вот мы выходим наружу, идем в одной колонне, не спеша, шаг за шагом, привязанные друг к другу, как стадо баранов, – не знаю почему, но мне все представлялось именно в таком виде. – Спереди и сзади сопровождающие нас надзиратели с автоматами за плечами. Повсюду беспросветный туман, густой и влажный, в нем легко может спрятаться целый слон, не то что человек. Дальше нас расставляют по рабочим местам, мы покорно выполняем все команды, и уже в процессе работ я случайно пропадаю из виду, наклонившись за выпавшей из рук лопатой, или киркой, или еще чем-нибудь, а дальше бегу куда глаза глядят. В итоге куда-нибудь да выберусь».

План был идиотским, и я сам это понимал. Но другого у меня не было, а думать о чем-то еще я уже не мог. Я прокручивал в голове каждую деталь, каждый шаг и сам не заметил, как заснул.

* * *

Это был мой самый крепкий сон за всю жизнь. Я испугался, что проспал все на свете, когда почувствовал, как из дремотной тишины меня вырывает глухой тяжелый голос.

Протерев слипшиеся веки и приподнявшись на локтях, я увидел вдоль железной дороги выстроившихся в огромную шеренгу зэков с инструментом в руках. Молчаливые, словно мраморные статуи, они смотрели каменными мертвыми глазами в невидимую даль. Жуткое зрелище, будто они только что восстали из могил.

Охранник отдавал короткие приказы, и шеренга редела на пару заключенных. Затем раздавался звук запирающихся замков, снова приказ, двое других заключенных вставали на их место. Эти рокировки происходили быстро, и, кажется, на сборы и подготовку у меня были считаные минуты.

Вскоре к моей камере подошел охранник и, отперев замок, все тем же тяжелым глухим голосом скомандовал:

– Встать!

Не секунды не размышляя, я покорно поднялся и принялся ждать дальнейших распоряжений. Лицо мое выражало абсолютное спокойствие и безразличие, ни одна мышца не дергалась, брови были расслаблены, глаза смотрели немного в бок и в пол, не моргая. Я старался не дышать, представляя, что нахожусь под водой. Мне казалось, что он смотрит на меня, пытаясь уличить в обмане. Я был уверен, что разоблачен и сейчас меня снова повяжут, хотелось бежать, но я держался, всеми силами скрепил свое тело и мозг. Внутри меня пылало пламя, гремел гром, сверкали молнии, снаружи я был холоден, как лед, и тих, как вода в озере в безветренный день.

– На выход, – скомандовал охранник, и я сделал шаг.

Ноги заметно отяжелели от волнения, каждая теперь весила, как мешок с песком, передвигать их было тяжело, но, собрав волю в кулак, я все же смог справиться с собой.

На выходе из камеры меня уже ждал сменщик. Человек – больше похожий на скелет, обтянутый кожей, – с огромной кувалдой на плече. Должно быть, он умер от какой-то страшной болезни. Я почувствовал жуткую брезгливость и не хотел касаться ни его самого, ни его инструмента. Он молча выставил кувалду вперед. Тяжелая рукоятка легла в руку и потянула к земле, я подхватил ее второй рукой и быстро закинул на плечо.

«Как эта ходячая вешалка для одежды смогла удержать такую здоровенную кувалду?»

Мы разошлись с ним, не оборачиваясь друг на друга. Отойдя на пару метров, я услышал, как сзади закрылась камера. Ноги нехотя поволокли меня в строй. В голове, подобно заевшей пластинке, звучала одна и та же мысль: «Скоро это все закончится. Потерпи, скоро все закончится».

Мертвецы стояли вплотную друг к другу. Немая полоса застывших без движений истуканов разных возрастов, форм черепа, с кучей всяких физических дефектов: отсутствием глаза, неестественно вывернутой рукой или и того хуже – половиной лица. Душа билась в истерике, умоляла не вставать в этот проклятый судьбой строй – мне не было места среди этих обрубков и неупокоившихся душ. Но я молча занял предназначенное мне место – примерно посередине строя, и, подобно всем остальным, уставился куда-то вдаль.

Когда последний заключенный передал свой инструмент, а принявший его встал в строй, на горизонте появился мой дед. Он выглядел еще суровее, чем раньше. Мне показалось, что с его появлением в помещении стало холодней. Его вид был суровей прежнего, невероятно отрицательная энергетика исходила потоками, забирая все жизненные силы и оставляя в душе только пустоту и страх.

– Дневная смена, приготовиться к отправке!

Неподвижные до этой секунды статуи все как один повернулись на сто восемьдесят градусов в сторону состава. Я опешил от такой неожиданной слаженности и чуть было не замешкался. Задержавшись лишь на долю секунды, я, как и остальные, оказался спиной к камерам и вдруг резко выдохнул.

«Надеюсь, никто этого не заметил».

– Занять места! – Голос моего деда звучал точно так же, как голос его сменщика: жестко, бесстрастно и глухо, как удар хлыста.