Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

В Шлиссельбурге Лукасинский, в соответствии с повелением Николая содержать его «самым тайным образом», был заключен в нижний подземный этаж Светличной башни, «очень низкий, придавленный гранитными сводами, на утрамбованной голой земле, мрачный, холодный, погруженный в молчание, как кладбище». Одним из подтверждений содержания узника совершенно отдельно от прочих заключенных является прямое указание Михаила Бакунина, который находился здесь с 1854 по 1857 г. Он увидел во время прогулки неизвестного сгорбленного старика с длинной бородой под охраной особого офицера, который не позволил приблизиться к узнику. От другого офицера, расположенного к нему, Бакунин узнал, что это был Лукасинский. Через несколько минут, по заранее сделанному сговору с тем же офицером, во время прогулки Бакунин подошел к Лукасинскому и тихо назвал его фамилию. Тот вздрогнул всем телом и спросил: «Кто?» Бакунин ответил: «Заключенный в этом году». Тогда Лукасинский задал три вопроса: «Который теперь год? Кто в Польше? Что в Польше?» Бакунин ему ответил. Старик, опустив голову, пошел в другую сторону. После этого разговора Лукасинский, по словам офицера, был беспокоен и бредил несколько дней. Больше Бакунин Лукасинского не видел.

За 6 лет до смерти в положении Лукасинского наступило некоторое облегчение. Комендант Лепарский добился вывода Лукасинского из Светличной башни. 25 февраля 1862 г. он был помещен в комнате нижнего этажа каземата. Перевод Лукасинского в новое помещение рассматривался как его освобождение, и его стали иногда именовать «бывшим арестантом». В камере он мог писать, читать, а Лепарский принимал его у себя в доме. Аскенази приводит в своей книге письма Лукасинского к Лепарскому, а также его записки, которые Лукасинский начал писать в Шлиссельбургской крепости. В этих записках иногда заметно помрачение рассудка, что и неудивительно. Аскенази правильно понял душевное потрясение заключенного: «Единственный в своем роде психический процесс происходит в человеке, который как бы вставал из гроба после сорока лет и на ум и сердце которого нахлынула слишком сильная волна фактов и впечатлений, глубоко потрясающих его мысль и чувство. Такая внезапная и обильная событиями и переживаниями волна, обрушившаяся на бедный, высохший, испепеленный от мучений мозг, заставила его, правда, непроизвольно зажечься лихорадочной жизнью, но вместе с тем и проявить свои изъяны, тут и началось помешательство Лукасинского».

По данным того же Аскенази, «в июне 1865 г. Лукасинский перенес первый апоплексический удар. Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степут, который тогда мимоходом видел в Шлиссельбурге Лукасинского, он еще был на ногах, говорил на смешанном русско-польско-французском языке и не терял надежды на получение свободы. С 1867 г. нет никакого живого следа о Лукасинском… Кажется, в это самое время он совершенно потерял сознание».

27 февраля 1868 г. Лукасинский умер. Его тело зарыли на территории крепости. Шлиссельбург был для него при жизни могилой 37 с лишним лет. Шлиссельбург же укрыл его навсегда.

4. ДЕЛО ОБ ИЗНАСИЛОВАНИИ ДОЧЕРИ ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЕВА АГРАФЕНЫ КОМЕНДАНТОМ КЕКСГОЛЬМСКОЙ КРЕПОСТИ ГОФМАНОМ

Дополним приведенные нами сведения о Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях сведениями о Кексгольмской крепости, в которой были заключены пять человек семьи Емельяна Пугачева.

Из подлинного дела Пугачева видно, что он был доставлен в Москву одновременно с первой женой и сыном. Все они были заключены в помещениях Монетного двора, но жена его и сын были заключены в особую камеру. Вскоре туда же были доставлены с нянькой две маленькие дочери Пугачева от первого его брака и вторая жена Пугачева, которой было в то время 15 лет. В 1774 г., после казни Пугачева, все они были помещены в Кексгольмскую крепость.

На долю старшей дочери Пугачева, Аграфены, выпала тяжелая участь быть изнасилованной комендантом Кексгольмской крепости Гофманом.

Дело об изнасиловании комендантом крепости арестантки никогда бы не выявилось наружу, если бы не последовало перевода коменданта на другую службу. Все это дело — одна сплошная цепь преступлений. Для совершения их комендант, пользуясь неограниченной властью местного владыки, использовал помощь нескольких лиц, начиная от плац-майора, в квартире которого совершил изнасилование. Но этого мало. Для сокрытия своей вины он угрозой принудил Аграфену объявить отцом новорожденного ребенка не его, коменданта, а одного из солдат.

В таком виде дело было доложено царю, и Павел приказал поместить ребенка в воспитательный дом, но генерал-губернатор Куракин разъяснил, что ребенка следует отобрать от матери после прекращения кормления грудью. Несчастной матери не пришлось переживать тяжесть разлуки с сыном: через два месяца после рождения он умер.