Тютчев. Тайный советник и камергер

Что же делал в это время муж? Господин Акинфов, недавно избранный уездным предводителем дворянства, пребывал в городке Покрове, Владимирской губернии. Потомок древнего рода, известного с XV века, благоразумно делал вид, что ни о чем не догадывается. В награду за покладистость министр выхлопотал ему у государя придворное звание камер-юнкера. Это было неслыханной доселе высочайшей милостью: Владимир Николаевич Акинфов имел мелкий чин XII класса и занимал более чем скромное место почетного смотрителя Владимирского уездного училища. «Князь Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв»^[374], — заметил по этому поводу Федор Иванович Тютчев. С лицейских лет и до последних дней жизни князь Александр Михайлович испытывал сердечную склонность к прекрасному полу. Пушкин адресовал ему три послания, во всех есть про это. «Харит любовник своевольный», казалось, хотел, несмотря на прошедшие полвека, подтвердить справедливость обращенных к нему пушкинских строк — «пленяйся и пленяй»^[375].

В 1863 году князь В.П. Мещерский несколько раз наблюдал министра в его интимной жизни («я его видел обожателем у ног прекрасной женщины») и сохранил в своих воспоминаниях увиденное: «И вот, он приезжал к ней по вечерам, сесть в свое кресло, ногу положить на ногу и, отпивая по глоткам свой стакан воды с клюквою, говорить и слушать музыку своих слов. Улыбка самодовольства никогда не слетала с его розовых, слегка чувственных губ, из-под золотых очков блистал всегда оживленный и выразительный взгляд, лоб его не знал, что значит морщина заботы или задумчивости, и когда он сердился, тогда у него слегка краснели пухленькие щечки, и он изливал без остатка весь свой гнев в огненном словоизлиянии. <…> Покойный Тютчев назвал князя Горчакова, коего он был самым бескорыстным приятелем, le narcisse de l’ecritoire. Вернее нельзя было охарактеризовать автора дипломатических нот того времени: диктуя их и перечитывая их, князь Горчаков любовался ими, как любуется грациозный нарцисс, склоненный над водою, своими красивыми формами. Но этим нарциссом князь Горчаков был не только над своею чернильницею, но везде и во всем: за круглым столом его столовой, где он перед такими слушателями, как мы, ронял свои блестящие слова, как Венера свои улыбки толпе профанов; за столом своего кабинета перед послами и политиками, когда он говорил Европе; за столом у Государя в кабинете, когда он излагал свои политические виды; в Государственном совете, когда он высказывал свое мнение, и еще более в будуаре любой красавицы большого света, когда он говорил, чтобы нравиться, и ставил в затруднение кокетливую слушательницу перед вопросом: чем более любуется ее блестящий обожатель: собою или ею»^[376]. Портрет эффектный, но поверхностный: в нем нет ни слова о последней любви знаменитого дипломата и его жизненной драме.

2

Летом 1863 года, когда в Польше полыхало восстание и Российской империи грозила весьма вероятная война с коалицией европейских держав, супруга покладистого почетного смотрителя впервые на непродолжительное время остановилась в доме князя, вскружив голову министру и не оставив равнодушным его ближайшее окружение, в которое входил и Федор Иванович Тютчев, поэт и дипломат.

Она вертела, как хотела,
Дипломатическим клубком^[377]

.

Мы никогда не стали бы интересоваться этим фактом, если бы он не послужил Тютчеву толчком для написания большого стихотворения «Как летней иногда порою..», включенного в прижизненный сборник стихов и с тех пор постоянно публикуемого во всех книгах поэта. Почетное место в примечаниях и комментариях к тютчевской лирике Надежде Сергеевне отныне было обеспечено. Так, подобно граням пирамиды, в одной точке сошлись поэзия, любовь и политика. Повторяю, только в одной точке.