Тьма

К тому времени как я возвращаюсь в клинику, у меня развивается пульсирующая головная боль, и желание выпить таблетки становится непреодолимым. Я запираю за собой дверь и угощаюсь изрядным коктейлем препаратов из шкафа. Потом сижу за столом, хотя мне трудно сохранять спокойствие – я отчетливо ощущаю присутствие Алекса, лежащего в соседней комнате. Мне нужно написать полный отчет для АСН, но это значит, что мне придется осматривать его более тщательно, и прямо сейчас я не смогу с этим справиться. Хотя я и видела достаточно трупов за свою карьеру, тот факт, что это человек, с которым я провела так много месяцев, вгоняет меня в дрожь.

Когда химическое спокойствие обволакивает меня, я хватаю блокнот, включаю камеру на телефоне и принимаюсь за работу. Я осматриваю тело с головы до ног, делая фотографии и пометки, если замечаю что-то необычное. Я присутствовала на нескольких посмертных обследованиях в медицинском институте, но никогда не проводила сама.

Придерживайся фактов, говорю я себе. Записывай, что видишь.

И все равно я ловлю себя на том, что избегаю смотреть на застывшее выражение на лице Алекса. В нем есть что-то ужасное – непонимание и страх в этих замерших, обожженных морозом чертах. Взгляд притягивается к ним, но потом приходится отвести глаза.

Что пронеслось у него в мыслях в последние несколько мгновений жизни, когда холод вгрызся глубоко в кожу и отключил все внутренние органы? Я невольно вздрагиваю, представляя его там, одиноко умирающего во тьме.

Хватит, Кейт. Просто делай свою работу.

Я снова оглядываю тело, отмечая температуру кожи, прогрессирующее окоченение. Я изучаю пятна эритемы от обморожения на коленях и локтях, от красно-фиолетового до пунцового оттенков, похожие на синяки.

Лед, застывший на носках Алекса, оттаял, оставляя две небольшие лужицы воды на кушетке. Я снимаю один, боясь увидеть его ногу. Конечно же, она покрыта лютым лиловым и пурпурным раскрасом обморожения.

Несмотря на успокаивающий эффект «Валиума», я снова кривлюсь. Как он выдержал эту боль, прошагав почти до башни в одних носках? Какой уровень отчаяния побудил бы к этому?

Есть более легкие способы покончить с собой, в конце концов.

Возможно ли, что это несчастный случай? Что Алекс вышел в полном обмундировании, но потом потерялся, не найдя пути обратно к безопасности базы? Я слышала о случаях «парадоксального раздевания», когда люди, умирающие от обморожения, раздеваются догола, вероятно, вследствие того, что расширение сосудов создает ощущение удушающей жары.

Может, это и произошло? Но, конечно, тогда Элис, Дрю или Арне нашли бы его вещи где-то поблизости?

Я стаскиваю другой носок и оглядываю другую ногу, но она выглядит так же.

Я ненадолго закрываю глаза, пытаясь отогнать волну напряжения и изнеможения. Когда я снова открываю их, замечаю кое-что странное. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть левую лодыжку Алекса поближе.

Какого черта?

В этот момент дверь открывается и входит Сандрин.

– Что ты делаешь? – спрашивает она, в ее тоне слышится обвинение.

– Подойди и взгляни на это. – Я указываю на ногу Алекса.

– Что такое? – Сандрин смотрит на нее.

Я поднимаю его ногу так высоко, как только могу, проверяя снизу.

– Видишь, вот. – Я указываю на нечто, похожее на линию синяка, обвивающего лодыжку. Осторожно опуская ногу, я проверяю вторую. Там, более блекло, виднеется похожая отметина, которую я проглядела раньше, отвлеченная пятнами обморожения.

– Его связывали, – заключаю я.

Сандрин смотрит на меня несколько секунд, раскрыв рот, затем качает головой.

– Это, должно быть, от ботинок.

Я обдумываю ее догадку. Могли лыжные ботинки оставить такие следы? Это возможно, предполагаю я; может, его пара ему натирала. Я мысленно делаю заметку проверить прихожую, как только закончу, поискать какую-то обувь, которая могла оставить эти странные следы. Если, конечно, его ботинки не остались где-то снаружи, а Дрю и Люк как-то их проглядели.

– Что ты сказала АСН? – смотрю я на Сандрин.

– Что члена нашей команды обнаружили мертвым на льду. Предположительно самоубийство.

– А что ты скажешь всем остальным? – спрашиваю я, когда она направляется к двери.

– Ничего, – ее тон настолько отрывистый, что граничит с грубостью. – Мы скажем, что он мертв, и все. Что мы считаем, он покончил с собой. – Она многозначительно смотрит на меня. – Мы не должны раздувать еще больше сплетен и спекуляций, Кейт. Нам нужно пережить следующие несколько месяцев. Это наша главная цель.

Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать.

– Ты это понимаешь, да? – повторяет она.

Я киваю, потому что не готова об этом спорить прежде, чем смогу все обдумать.

– Нам нужно положить его в мешок и переправить в холодильник, – говорю я. – Им придется делать вскрытие весной.

– Я пришлю Арне и Дрю за ним и попрошу остальных подождать в гостиной, им необязательно это видеть. – С этим она уходит, закрывая за собой дверь.

Мне нужно убедиться, что мы не в опасности.

Слова Жан-Люка всплывают в моей голове. Возможно ли, что Сандрин ошиблась? Что это не самоубийство? И не несчастный случай.