Тьма

– Уже почти моя очередь. А потом туда пойдем. Он не выживет, если ночью холодно будет.

Линетт улыбнулась, не открывая глаз.

– He-а, еще лето, – сказала она и зевнула.

Хэйли нахмурилась. Потерлась спиной о ствол дуба, там, где у нее заживала царапина, после того как они отправились на остров Мандрагора[17] искать коз. Начало августа, последнее лето перед старшими классами школы, время, которое Аврора называла «летом перед тьмой».

– Бедные мои маленькие девочки, – сказала Аврора пару месяцев назад. Стоял июнь, было еще прохладно, и богатые люди каждые выходные уезжали из города в свои дурацкие викторианские особняки среди леса и пойменных лугов в Кэменсик Виллидж. Аврора уселась на склоне у дороги с Хэйли и Линетт, глядя на воскресный исход лимузинов, «Порше» и «Мерседесов». – Скоро вы уедете.

– Боже, мама, – рассмеялась Линетт. Ее длинные волосы были убраны назад и заколоты цветком плюща. Аврора неуверенно протянула руку. Другой она цепко держала пластиковую чашку, до краев наполненную джином.

– Никто никуда не уедет. Я пойду в «Фокс Лейн».

Общая школа.

– Ты же слышала, что папа сказал. Так, Хэйли?

Хэйли кивнула и погладила второго кинкажу, спавшего у нее на коленях. Он почти все время спал или открывал свои золотистые глаза в полусне, чтобы найти другие коленки или диван, на котором можно пристроиться. В этом он напоминал ей Линетт – с вечно ленивыми сонными, прикрытыми глазами и ногами, готовыми умоститься на диване, или в гамаке, или на поцарапанных коленках Хэйли.

– Точно, – сказала Хэйли, прикрыв ладонью мягкую теплую голову кинкажу.

Гамак заскрипел, когда Линетт перевернулась на живот, уронив кружку в густую траву. Хэйли дернулась, поглядев на ее раскрытые руки, будто что-то держащие. Если кинкажу погибнет, она с Линетт разговаривать не будет. От этой мысли ее сердце забилось быстрее.

– Думаю, нам надо сходить. Если ты думаешь, что он там. И…

Хэйли схватилась за веревки, на которых висел гамак, и начала с силой дергать их туда-сюда. Линетт взвизгнула, ее волосы попали между волокон плетеных конопляных веревок.

– … теперь… моя… очередь… уже.

Ночью они тайком улизнули из дома. Небо стало бледно-зеленым – того же оттенка, что хрустальный шар-аквариум на сломанном столе, внутри которого плавали три жабы с брюшками цвета слоновой кости. Чтобы стол не упал, Хэйли подперла его половой щеткой в качестве четвертой ноги, хотя терпеть не могла раздутых жаб с проницательными желтыми глазами. Иногда ночью, когда она спала, ее будили высокие жабьи трели, которые не беспокоили ни Линетт, спавшую на другой кровати, ни Аврору, методично напивавшуюся в ее крохотной комнате в другом крыле дома. Было жутко, а иногда и страшно, что их не беспокоят ни гибнущие домашние звери, ни коммуникации, которые отключали за неуплату, ни неожиданные визиты немногих друзей Авроры, людей «времен «Фабрики»», как она их называла. Молодящиеся наркоманы, поп-звезды, по новой взявшиеся строить карьеру, увядшие, красавицы, такие как сама Аврора Даун. Похоже, они навсегда оторвались от реального мира, от мира взрослых, в котором жили родители Хэйли и ее родные, волшебным образом освободились, как и Линетт, пробовавшая странную выпивку и странные религии, изучавшая непонятные искусства на каком-нибудь ретрите в темных закоулках города или в доме у богатых друзей. Сонные от наркотиков или взвинченные от амфетаминов, они слонялись вокруг дома с Хэйли и Линетт, предлагая им попробовать какую-то выпивку, давали советы, насчет музыки и контрацептивов. С седыми прядями в волосах или выкрасившие их в вызывающе сиреневый, синий или зеленый цвет. Они носили высокие ботинки, одежду, украшенную перьями и зеркальцами, называли себя именами, похожими на названия дорогих духов, – Лиатрис, Коппелия, Бархат. Иногда Хэйли казалось, что она забрела в сказку или кино. «Красавица и Чудовище», типа того, или «Темный кристалл» (один из любимых фильмов Линетт, конечно же). У Линетт больше воображения и утонченности, чем у Хэйли. Хэйли предпочла бы очутиться в кино с быстрыми машинами и стрельбой, а не со стареющими беглецами от действительности, живущими в ином десятилетии и засыпающими у камина.

Она подумала об этом снова, проходя мимо круглого аквариума с жабами. Они выскочили из зловещего сумрака дома в странно влажный воздух снаружи. Несмотря на теплую погоду конца лета, Хэйли поежилась, глядя на дом. Крохотный бунгало мог неизменно стоять тут хоть пятьсот лет, хоть тысячу. Из его окон не струился теплый желтый свет, как это было в ее доме. Не пахло готовящимся ужином, не трещал телевизор. Аврора готовила редко, Линетт не готовила никогда. Телевизора в доме не было. Только жабы, зависшие в их серебристом мире, и еле заметный серп молодой луны, будто тонкий листок на поверхности неба.