Он резко обернулся, и увиденного сразу же хватило. Скрипач был лысым, как и та, что под окном, но, несмотря на странный облик гладкого лица, особенно в области носа, было четко видно, что музыкант – тоже женского пола. Длинная коричневая палочка, которой она водила по скрипке, – вовсе не смычок, хотя это не имело значения, поскольку у треснутой скрипки не было струн. Идеальная имитация музыки, транслировавшейся по радио, исходила из ее широкого беззубого рта, внутренность которого была такой же белой, как кожа на ее лице. Несмотря на эту странную работу, она продолжала улыбаться, но он почувствовал, что она улыбается не ему, а про него. Она загородила дверной проем, и сама мысль приблизиться к ней – к мерзкому запаху, который отчасти явно исходил из ее рта, едва не лишила его рассудка. «Надо выманить ее из дверного проема…» И он попытался заставить себя отступить – остаться спиной к той, другой, когда снова раздался крик:
– Помогите!
Это был тот крик, на который он пришел, – в точности тот, и крик звучал позади него, в комнате. Линфорд слегка обернулся и увидел, что лежащая на полу у окна начала прикрывать рот, а потом уронила руку. Должно быть, она решила, что уже нет смысла повторять все в точности. «О Господи», – добавила она в точности так, как в прошлый раз, и потерла накрытый занавеской живот.
Это был не просто фокус, это была точная имитация, такая же, как музыка.
Ему пришлось сделать изрядное усилие над собой, сильнее, чем ему приходилось когда-либо, чтобы не издать ни звука, который уже готов был вырваться, когда он все понял.
Годами он зарабатывал себе на жизнь, не позволяя больше секунды молчания, но спасет ли его сейчас полная тишина? Сейчас он не был способен придумать что-то еще, как и вовсе не был уверен, что сможет сохранить молчание.
– Помогите, о Господи, – повторила фигура, лежащая под занавеской, более требовательно и сильнее потерла живот. Музыкантша бросила скрипку и другой предмет и, прежде чем утих стук их падения, двинулась на Линфорда, извиваясь, будто в торжествующем танце. Достаточно, чтобы не дать ему выйти из комнаты.
У него задрожали губы и зубы стучали друг о друга, и он не смог сдержать слов, какими бы идиотскими они ни казались.
– Виноват. Я только…
– Виноват. Я только… – подхватили его слова сразу несколько голосов, но он не видел ртов, которые их произносят, – только шевеление нижней части занавески.
И оттуда вылезли два маленьких силуэта, а потом сразу еще два, ничем не прикрытые. Их пухлые белые тела еще больше походили на червей, с рудиментарными лицами – лишь ноздри и жадно расширившиеся рты. Они двинулись на него, точно так же извиваясь и хватая острые куски стекла. Линфорд увидел, что скрипачка прижала ладони к ушам, подумал, что она чувствует к нему что-то вроде сострадания, но затем осознал – она просто не желает воспроизводить те звуки, которые он сейчас издаст. Его единственным шансом оставалось окно – если лежащее под ним создание действительно настолько беспомощно, как выглядит, если он сможет переступить через него или наступить на него, чтобы крикнуть в окно, чтобы снаружи кто-нибудь услышал…
Но закричал он, уже оказавшись на полу, когда маленькие ловко повалили его и вцепились в ноги. И он понял, что его уже не волнуют слова, которые он выкрикивает, особенно когда они начали хором вторить ему.
Терри Доулинг
Стежок