Тьма

– Тетя Инга, у вас до сих пор на стене эта вышивка висит, в туалете? С двумя голландскими детьми на улице…

Радостный голос. Легкий голос. Улыбаясь. Ничего особенного. Будто она не приходила сюда каждый год, не заставляла себя подняться наверх и смотреть в каждый из этих ужасающих визитов.

– Что, милая? – спросила тетя Инга. – Голландские дети?

Названная по имени, розовощекая, шестидесяти семи лет, она двигалась сквозь годы, когда фотографы засняли ее. Улыбка на улыбку, она такая – тетя Инга, ведьма (Стежок!) из сказки про Гензеля и Гретель. Она никогда не была другой. Но сегодня забылась. Упомянула ее мать. «Как будет «дядюшкин» применительно к женщине?» – задумалась Белла. Вот оно, во всей красе – плюш, игрушки «Хаш Паппиз» вместо клетчатой ткани и пряников, почти как настоящие.

– Вышивка? – добавила тетя, как будто в состоянии произнести только пару слов за раз в своей размеренности. – Та старая штука! Конечно. Целую вечность висит.

Подходящий момент.

– Из всех ваших вышивок крестиком – моя любимая.

Прямо, в наглую. В большую ложь лучше верят. Сможет ли она это провернуть?

– Правда, Белл? Я сделала ее, когда мне был тридцать один год. Незадолго до того, как ты родилась. Пейзажи. Городские сцены. Наверное, да, голландские дети. Я так много их сделала. Дарила всем подряд.

Она поглядела на вышивки в рамках на стенах уютной гостиной.

– Тогда я их много вышила.

Белла послушно заставила себя сделать вид, что восхищается работами. «Да, вы оба, ты и дядя Сэл, такие елейные, такие добрососедские, такие “дядюшкины”». Вышивки из множества крохотных квадратиков, будто аккуратная мозаика. Четыре стежка на канве образуют хороший квадратик. Четыре, из которых состоит каждый черный квадрат Мистера Стежка. Но да, аккуратные и опрятные, как Инга и Сэл. Елейные, как чурбан. Смертельно «дядюшкины».

Хотя одна из вышивок действительно очаровывала Беллу, надо признать: дорога, ведущая от открытой двери к заходящему солнцу, с вышитыми на дверном проеме словами, отчетливо видными на свету.

На запад, домой,
Песня звучит,
Светлы глаза,
Прощаться пора.
Смех и любовь
Там тебя ждут,
Остров любимый,
Единственный мой!

Дверь, заходящее солнце, слова, жгучая тоска. Какая это драгоценность. Она вспомнила лица родителей, как обычно, но теперь она уже хорошо умела заставить себя забыть это. Белла с этим справилась и почти может позволить себе идти туда, в эту дверь. Но сегодня не будет доброго прощания. Эта дверь, открытая, приглашающая войти, приглашающая уйти, дорога и заходящее солнце – полная противоположность ее собственной входной двери. «Темно-зеленой, закрытой последние десять-пятнадцать лет.

На два замка. На три. Из-за Стежка. Мистера Стежка. Из-за всего того, чем закончилась тогдашняя жизнь».

Уходя от всего этого, принимая мир таким, какой он есть, Белла не могла забыть о тете Инге, которой в голову пришла мысль, новая мысль:

– Смешно, что теперь она тебе нравится. Когда ты была девочкой, ты ее боялась.

«Боялась. Какое преуменьшение. Типа того, что Гитлер “несколько ошибался” или атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, “причинила сопутствующие разрушения”».

– А? – переспросила она, достаточно спокойно. Белла понимала, что эту часть разговора ей придется вытерпеть.

Тетя Инга поглядела на лестницу, будто часть ее отправилась туда, чтобы проверить свою работу или, что было бы лучше, попытаться вспомнить другую Беллу Диллон – маленькую, вопящую в слезах, отказывающуюся пользоваться той ванной и туалетом.

– Ты терпеть не могла ходить в ту ванную. Лиз… твоя мать… мы всегда это замечали. Эта вышивка выводила тебя из себя. Два маленьких ребенка на улице, а ты убегала с воплями.

Снова ее мать. Тетя Инга забывается.

«Не могу остановиться. Не могу остановиться. Не могу остановиться, сейчас». Белла сделала вид, что все в порядке. Сделала вид, что вспоминает.

– Они смотрели в другую сторону, туда, на улицу, – сказала она. Ногам отчаянно хотелось бежать. «Не упоминай Мистера Стежка».

– Не то чтобы я не могла хорошо лицо вышить, – настойчиво сказала тетя Инга. – Показное великодушие, изъян на чайной розе… В наборе такая картинка была. Я любила вышивать лица. Погляди на «Человека в Золотом Шлеме», вот тут.

Белла послушно глянула мельком, но не уступала.

– Ну, теперь-то она мне нравится. Может, я сентиментальной стала. Я про ту, что в ванной, – добавила она в последний момент, чтобы тетя Инга не отвлекалась от той работы, что наверху. Даже дядя Сэл ее поддержал. Кивнул ей.

«Дядя Сэл – дядюшкин режим № 3».

– Хочешь, сходи и погляди, – сказал он. – Она висит там же.