Тьма

Откинув занавеску из шкуры в передней части хогана, она нырнула внутрь. Я пошел следом.

Я думал, внутри будет прохладнее, но ошибся. Дерево и глина закрывали свет, но накапливали тепло. Мне это не понравилось. Это напомнило печь из сказки про Бензеля и Гретель. И здесь пахло пустыней – прокаленным песком, горячим ветром, небытием.

– Здесь ты будешь спать, – сказала Люси. – Здесь же мы будем работать.

Она стала на колени и зажгла восковую свечу. Установила посреди пола в поцарапанный подсвечник из тех, что в бакалейных лавках продают.

– Нам надо начинать прямо сейчас.

– Начинать что? – спросил я, сдерживая дрожь. Отблеск свечи плясал по стенам. У дальней, под небольшим навесом из металлических палок и брезента, лежал спальный мешок и подушка. Моя постель, понял я. Рядом с ней стоял низенький стол на колесах, на столе – еще один подсвечник, треснутая керамическая чашка и Танцующий Человек.

Через пять тысяч миль и двадцать лет от того места и времени я положил ручку и проглотил стакан чуть теплой воды, который оставили здесь мои ученики. Встал и подошел к окну, глядя на деревья и улицу. Я надеялся, что увижу, как мои детишки бредут назад, будто утята к родному пруду, размахивая руками и толкаясь с визгом и смехом. Вместо этого я увидел собственное лицо, еле различимое, слишком бледное. Вернулся за стол и взял ручку.

Глаза Танцующего Человека состояли из одних зрачков – два идеальных овала, вырезанных в такой узловатой древесине, какой я в жизни не видел Нос был просто бугорком, но рот огромен, как буква «О» или вход в пещеру. Я испугался этой штуки даже раньше, чем понял, что она шевелится.

Сказать «шевелится», наверное, было бы большим преувеличением, Она наклонилась. Сначала в одну сторону, потом в другую, вращаясь на изогнутой ветке сосны, проходящей прямо сквозь ее живот. Как-то в припадке страха после ночного кошмара я описал ее товарищу по комнате в колледже, талантливому физику. Он пожал плечами и сказал что-то насчет идеального равновесия, маятников, гравитации и вращения Земли. В первый и последний раз в тот самый момент я поднял ветку со стола, и Танцующий Человек наклонился немного быстрее, притягиваясь к току моей крови. Я быстро положил ветку обратно.

– Бери бубен, – сказала стоящая позади Люси, и я оторвал взгляд от Танцующего Человека.

– Что? – спросил я.

Она показала на стол, я догадался, что она имеет в виду керамическую чашку. Я не понял, и совсем не хотелось туда подходить, но я не знал, что теперь делать, и чувствовал себя смешным под взглядом Люси.

Танцующий Человек был на дальнем конце ветки, наклонясь с открытым ртом. Стараясь вести себя непринужденно, я выхватил из-под него чашку и отошел назад, туда, где она стояла на коленях. Вода в чашке заплескалась, но не пролилась, и я в удивлении отодвинул ее от груди. Заметил нашитую поверх чашки крышку, сделанную из какой-то кожи, влажной на ощупь.

– Вот так, – сказала Люси и стукнула пальцем по коже бубна. Раздался низкий мелодичный звук, будто человеческий голос. Я сел рядом. Она начала стучать по бубну, медленно, повторяя ритм. Я положил руки туда, где до этого были ее руки, она кивнула, и я начал играть.

– Так? – спросил я.

– Сильнее.

Люси сунула руку в карман и достала длинную деревянную палочку. В колеблющемся свете я разглядел ее. С резьбой. Сосна, под ней корни, будто толстые черные вены, протянувшиеся к основанию палочки.

– Что это? – спросил я.

– Гремучая палочка. Моя бабушка ее сделала. Я буду ею греметь, а ты будешь играть. Если захочешь. Как я тебе показала.

Я бил в бубен, звук глухо отдавался в закрытом пространстве.

– Ради бога! – бросила Люси. – Сильнее!

Она ко мне никогда особо дружески не относилась. Но обычно не была такой жесткой.

Я принялся сильнее молотить ладонями. После нескольких ударов Люси откинулась назад, кивнула и стала смотреть. Потом подняла руку, поглядела на меня так, будто спрашивая, посмею ли я ее остановить, и затрясла палочкой. Звук был скорее жужжанием, чем треском, будто внутри палочки находились осы. Люси еще несколько раз ею тряхнула, всякий раз в середине паузы в моем ритме. Потом у нее закатились глаза и выгнулась спина Мои ладони замерли над бубном.

– Не останавливайся.

А потом она начала петь. Никакой мелодии, но некий ритмический рисунок, тон чуть вверх, потом чуть вниз, потом снова вверх. Когда Люси пропела самую высокую ноту, земля под моими скрещенными ногами зашевелилась, будто из песка начали вылезать скорпионы, но я не глядел вниз. Я думал о деревянной фигуре позади меня и не оборачивался. Я играл на бубне и глядел на Люси, и держал рот закрытым…

Мы продолжали делать это очень, очень долго. После первой вспышки страха я был слишком заворожен, чтобы думать. Казалось, мои кости тоже шевелятся, воздух в хогане стал очень тяжелым. Я не мог вдохнуть достаточно. У Люси скопились крохотные лужицы пота в ямке на шее и за ушами. Бубен под моими ладонями тоже как будто вспотел, его кожа стала скользкой и теплой. Лишь когда Люси прекратила петь, я осознал, что качаюсь из стороны в сторону. Наклоняюсь.