Тьма

Существо приближалось, и учительница распахнутыми в ужасе глазами видела каждую точку, каждую мелочь: синюшное лицо с мелким глазом и половиной крючковатого носа, рука с загнутыми острыми когтями, будто крысиными, которые царапали парты с каждым новым шагом. Запрокинув голову, Екатерина Витальевна закричала, закричала во всю мощь легких, и болью вспыхнули барабанные перепонки, и звук прошил приземистую школу насквозь и вылетел за плотно запертые окна, а она все вопила и вопила, ощущая, как клубящийся ужас вырывается из груди…

В коридоре, оборвав ее крик, послышался невесомый топот, и кто-то тихонько костяшками забарабанил в дверь. Чашечка уперлась плечами в дерево из последних сил, то ли молясь, то ли всхлипывая от рыданий, – она видела, как за дверью стоит мертвая рыжеволосая Ника и скребется, просит впустить ее, обнять, как раньше…

Нет.

Нет. Не может быть. Это невозможно. Нет!

Чашечка неожиданно вспомнила про похороны Лешки Шмальникова, которые совершенно вылетели из ее воспаленной головы. Гроб с телом, наверное, уже опустили в промерзшую землю. А потом Чашечка подумала с каким-то опустошающим равнодушием, что скоро, быть может, они будут лежать под землей совсем рядом. В соседних гробах.

Вытаращив глаза, она глянула на половину человека, которая стояла уже на расстоянии вытянутой руки, и мольба оборвалась у ее губ, так и не начавшись. Распахнув ненасытный рот, чудище облизнуло половину губ чем-то длинным и студенистым, а потом сделало последний шаг.

– За что? – спросила Чашечка, вжимаясь спиной в дверь. Она была зажата между двумя кошмарами, бежать попросту некуда.

– За что?.. – повторила она еле-еле, и существо прижалось к ней всем телом, крепко обхватив рукой худое плечо и впитываясь в белую кожу.

Чашечка сразу поняла, что на самом деле дотрагивается до нее в опустевшей школе, где по коридорам расхаживают мертвые десятиклассницы, где умирающие ученики еще не самое страшное, что может случиться в этой жизни…

Самое страшное – когда жизни вообще нет.

Половина чудовища была ледяной, настолько холодной, что даже обыкновенное касание высасывало ее собственное тепло, выкачивало бурными горными реками, разливая под кожей мертвенный холод. Окоченевшее ледяное тело вжималось в Чашечку, и Катя знала теперь, каково это, касаться смерти.

Крик рвался и рвался из ее груди, пока не замерз, не остекленел и не пошел толстыми трещинами. Чашечка чувствовала, как разъедает холодом кожу, как скользят по линолеуму ее сапоги, как она хрипит и трепещется, а жизнь вытекает по капельке, по маленькой-маленькой капельке…

Сначала еще были умоляющие хрипы, потом остались только переполненные болью стоны. Тетради, рассыпавшиеся по полу, казалось, и сами пытались заползти под учительский стол, спрятаться там, не видеть и не знать.

Чашечка рухнула на пол, когда кончились все мысли и чувства. Кожу покрывала толстая ледяная корка, а скрюченная в последнем жесте рука больше напоминала замороженную куриную лапу, на которые Чашечка обычно почти с ужасом косилась в мясных магазинах…

Из коридора послышались легкие шаги. И все затихло.

Глава 6 Красно-белая история

Утро Максим встретил в обледеневшей спальне – окно было распахнуто настежь, и в него вместе с порывами колючего ветра врывалась снежная крупа. Максим, натянув одеяло на самую макушку, дрожал от собачьего холода и что-то сонно бормотал в наволочку, не желая просыпаться.

Первым делом он вспомнил Веру, и его душу сразу же камнем потянуло на дно. Максим все еще не верил, что она в реанимации, в больнице, что она и правда может умереть… Что Леху вчера похоронили, а Рустама вот-вот уложат в гроб, забьют ящик гвоздями и опустят в мерзлую землю.

Максиму казалось, что одноклассники просто заболели, ангина или грипп, лежат сейчас дома в кроватях, лечатся антибиотиками и горячим молоком с медом. Но нет. Все изменилось, слишком сильно изменилось.

Дорога до школы петляла между убогими домами – мир вокруг все чаще напоминал бесконечную ночь, и Максим мечтал о весне, о розоватых теплых рассветах, когда вышагиваешь в школу в одной футболке, когда можно будет нарвать Верке сирени и подарить ее, влажную, с капельками росы на тонких ветках… Но сейчас только снег хрустел под ногами, ломался, напоминая толстый лед.

Максим вспоминал тот вечер в Вериной комнате, розовое мягкое покрывало и полчище жутковатых кукол. Как приятно было проводить большим пальцем по теплой губе, как струились Верины светлые волосы по его рукам и как она тихонько смеялась, утыкаясь лбом ему в ключицу, и как целовала его на прощание, будто никак не могла насытиться…

У школы толпилась малышня, и Максим постоял у соседнего дома, всматриваясь в смазанные силуэты и синеватые отблески включенных маячков. Кто-то, хохоча, прошел мимо: младшеклассники ручейками растекались по дворам, размахивая рюкзаками и сумками в разные стороны.