— Когда я был мёртв, я был везде. Два больших голоса — я не знаю какие это были боги, они не назвали себя — говорили мне: вот страна, и я видел страну, и горы белые вверху, и виноградники, и дороги, и каналы. Они говорили мне: вот город, и я видел город, и стены, и башни, и зубцы на башнях. Вот битва, и я видел колесницы, видел, как бегут воины и как стоят воины, как летят стрелы, видел поверженных людей и лошадей кверху ногами. Я был везде, я видел всё. Все пределы: и горные, и морские, и все пустыни, и оазисы.
Колдун сокрушённо покивал:
— Ты всё ещё бредишь, это ещё по жилам твоим плавают крохотные змеи, но мы их прогоним. Я составлю питье, я знаю, какое питье очистит твою кровь. Ты бредишь, как тогда, когда принял «царского брата» за Себека.
— Я не брежу. Я теперь знаю, что того человека зовут Мегила и он не крокодил. Меня сбил голос, я слышал такой же из камышей, на дамбе, когда молился ночью Сопдет. Этот голос звал меня с собой, а кто может ночью подкрадываться через камыши и разговаривать, как не Себек?
Хека не знал, что ответить. Мальчик говорил вполне осмысленно, но вместе с тем никакого не было объяснения тем удивительно точным описаниям, которые он дал критскому дворцу и сузским укреплениям. Эти места были расположены на разных концах обитаемого мира, и сколько во всём свете могло быть людей, которым довелось на своём веку видеть и дворец Кносса, и храм Аннушиннака?
— Проверь меня ещё раз, — предложил мальчик. — Назови дальнее место, но тебе хорошо знакомое, и я расскажу о нём.
Колдун нервничал, как всегда, перед непонятным. Ом привык обманывать сам, а такому человеку невыносимо быть объектом обмана. Пока всё не разъяснится, покою не наступить. Мальчишка-то, оказывается, не только ценен, но и опасен, может статься.
— Хорошо, я вот что тебя попрошу, Мериптах, расскажи мне, как выглядит самый мерзкий, самый гордый, самый возвышенный, самый непостижимый, самый утончённый и самый мстительный город на земле.
— Ты имеешь в виду не Аварис?
— Нет. До Авариса мы ещё доберёмся так ли, иначе ли. К тому же я о нём и сам ничего не знаю, ибо не бывал в нём. Ты расскажешь мне про Вавилон. Столицу столиц. Узилище узилищ. Разврат разврата. Сияние сияний.
В Хеке полыхали азарт и жажда какого-то отмщения, как будто мальчик уже успел его глубоко задеть.
Мериптах спокойно дождался, когда колдун закончит распускать павлиньи хвосты своих речений, перестанет по-обезьяньи моститься на мешках, замрёт. И заговорил, не открывая глаз, как будто подсматривая в другой мир, где Вавилон, как на ладони.
— Евфрат, оставляя по левую руку Летний дворец, что в квартале Бит-Лугарьгирра, долго течёт вдоль низкой стены из сырцового кирпича без башен, до самого квартала Баб-Нар-Куталабири. Тут он упирается в основание центрального царского дворца, и русло его описывает плавную дугу, после чего входит в самую середину главной городской стены мимо высокого бастиона, называемого Пуратту. Направо остаются лежать жилые кварталы и сады, слева же начинают вздыматься сады, выращенные на уступах большой пирамиды, рядом — южный дворец, и сразу вслед за ним глубокий дворцовый ров, куда отведены воды реки. За рвом внутренний жреческий город, куда нет доступа даже служителям дворца.
— Что же ты замолчал?! — закричал Хека, стоило мальчику помедлить лишь несколько мгновений, чтобы перевести дух.
— За жреческим городом возвышается Эсагила Этеменанки, она меньше, чем пирамида Хуфу, она не сверкает облицованными гранями, она серая, мрачная, и она недостроена. Следом за нею вдоль по течению расположен квартал, называемый Тинктир, посреди которого стоит Эсагила Нухар...
— Хватит.
— Далее отходит от реки улица бога Набу и богини Наны.
— Не надо больше, Мериптах. Это он, город, который я бы не оставил никогда, если бы он не выплюнул меня сам. Мне не повезло там, и город меня не пожалел и нанёс вторую страшную рану. Я ушёл так же, как Евфрат уходит из Вавилона, по дороге в Барсиппу и Дильбат. Я ушёл, проклиная его, и сейчас желаю ему гибели в огне, но знаю, что желать ему гибели бесполезно. Даже если его кто-нибудь разрушит, он всё равно будет восстановлен и станет только ещё величественнее. Я ушёл из него, но нигде не мог остановиться, нигде не находил себе места. Я переплыл море, я пересёк пустыню, пока не оказался в диком нубийском лесу. Там, на краю мира, где кончаются люди и начинаются обезьяны, я нашёл пещеру и скрылся от человеческих глаз. Год за годом...