Тьма египетская

Воталу-бимес занимал половину большого научного дома, прилепившегося тылом к высокой стене, что отделяла сад цветущих женщин от остального города. От внешнего мира сад (по рассказам соседа) был тоже отделён стеной не менее высокой. Жительницы этого мира так же не могли покинуть его, как и деревья, поделившиеся с ними именами. Учёные мужи по степени своей свободы тоже мало чем отличались от деревьев. В задней части их дома имелись закрывающиеся снаружи двери, но выходить из них доводилось редко, и всегда не по собственному желанию. Впрочем, настоящему учёному и не могло мечтаться о побеге отсюда. Ибо здесь были такие возможности для работы, что мысли о чём-либо другом помимо этой работы просто не появлялись. Воталу был то ли выкуплен, то ли выкраден (ему это было всё равно) у одного царька с большого морского острова, что лежит в двух днях пути на запад от Тира, его ещё иногда называют Остров Любви. Мелкий этот правитель был одержим великой идеей — научиться искусству подлинно управлять женщиной, ибо в этом ему виделся залог спокойствия царств. Он удумал, что в теле женщины есть орган, точно выявив который и подчинив себе, можно будет навсегда затушить угрюмый, тусклый огонь сумасшествия, что появляется на свет с каждой женской особью и, вспыхивая в некий момент, рушит башни и испепеляет племена. К тому моменту, когда за Воталу явился Мегила, мыслитель умом этот орган определил, но не мог как следует проверить своё открытие. Малый островной правитель не мог предоставить ему условия работы, подобающие размерам научного замысла.

Оказавшись здесь, в этом саду, Воталу смог развернуться. Да, он пролил немало крови в своих опытах, но всё искупали достигнутые результаты. Он не уставал воссылать восхваления своим островным богам (ему позволили поставить у себя в спальне истукана бога Рапеху и совершать перед ним жертвоприношения, правда, лишь бескровные) и здешним просвещённым правителям. Частенько поминал он и своих предшественников, столь далеко продвинувшихся в понимании того, что есть человек и что есть наука о человеке. Он говорил, что ему кажется, будто бы он стоит на плечах гигантского крылатого сфинкса (таким ему мыслился образ Авариса) и поэтому обозревает без труда все мыслительные дали.

— Вот взгляни! — восторженно говорил он, доставая из плоской кожаной шкатулки и любовно выкладывая на широкий каменный стол заветные свои инструменты.

Это всё были ножи, большие и маленькие, с прямыми и округлыми лезвиями, с лезвиями хитро изогнутыми. Все они были заточены до какой-то необыкновенной степени, казалось, что сами солнечные лучи касаются этих лезвий с опаской, боясь порезаться. Лишь малая часть ножей была из бронзы, остальные из железа, металла, превосходящего стоимостью и, главное, твёрдостью золото. Были инструменты вообще удивительные, например, расщеплённые на конце кипарисовые палочки со встроенными в расщеп осколками горного хрусталя. Воталу утверждал, что этим ножом можно вскрыть человеческий глаз так, что обладатель глаза даже этого не почувствует. Имелись ещё и сверла, и какие-то молотки, щипцы, зубильца, ложки и ложечки, и крючки различной длины. Ничего подобного, и даже вдесятеро меньшего, Сетмос-Хека не видел у лучших вавилонских хирургов и египетских мумификаторов.

Воталу утверждал, что это накопления многих поколений здешних неутомимых тружеников. Их имена высечены на вон той стеле, что вкопана слева от входа. Постепенно, шаг за шагом, они глубоко и далеко продвинулись по дороге постижения человеческой природы.

   — Подойди сюда.

Воталу подвёл своего соседа к большому деревянному саркофагу в углу залы, повозился с замком, поднял тяжёлую крышку. На его обычно сосредоточенном лице играла счастливая улыбка. Сначала Хека не понял, что ему показывают. Внутри располагалось глиняное корыто, размером с человеческий корпус, набитое кусками опять-таки обожжённой глины. Неодинаковыми. Большими и крохотными. Округлыми и треугольными. В центре располагалась длинная, собравшаяся округлыми зигзагами керамическая змея.

   — Узнаешь?!

Не один раз приходилось Сетмосу видеть человека со вспоротым брюхом, и не раз видел он, как работают бальзамировщики, очищающие чрево покойника от внутренностей. Видел он и сами внутренности, вынимаемые по отдельности опытными руками и опускаемые в канопы с травными отварами, но никогда не задумывался, как выглядит внутри человек, когда всё у него на месте и в целости.