Тьма (Город #0) (СИ)

Из-за образовавшегося крена носилки, на которых лежало тело Девятова, начали перемещаться, и Пётр Алексеевич попытался поймать их за металлический поребрик, но вместо этого ухватился за плечё Девятова. Кожа профессора была холодной как лёд и какой-то неприятной на ощупь, словно Заврыгин коснулся не человека, а чего-то мерзкого, затаившего в глубине себя дремлющую пока угрозу.

Пётр Алексеевич постарался как можно быстрее перехватиться за металлическую скобу, имеющуюся с каждой стороны носилок, для того чтобы не ощущать ту пустоту и холод, которые испытал во время прикосновения к телу профессора.

В памяти совершенно не ко времени возникла сцена из преследующего Заврыгина кошмара, и ночной ужас помимо его воли начал стремительно просачиваться в реальность.

Всё, что он хотел сейчас, это оказаться как можно дальше от этого места. Похоже, что не зря его супруга, предчувствуя что-то недоброе, всеми силами пыталась убедить его отказаться от этой поездки.

Вертолёт мотало из стороны в сторону и Заврыгину приходилось прикладывать немало усилий, для того чтобы удержать рядом с собой носилки, на которых лежало тело Девятова, хотя в данный момент больше всего на свете ему хотелось отшвырнуть это нагромождение плоти, ставшее причиной всех его бед, как можно дальше от себя.

Спустя тошнотворно долгое мгновение, показавшееся Петру Алексеевичу бесконечностью, пилот сумел выровнять машину и устранил крен.

Если до этого у Заврыгина и были сомнения в необходимости экстренной посадки, то после этой небольшой демонстрации возможностей природной стихией, он желал только одного - как можно быстрее оказаться на земле.

Едва Пётр Алексеевич подумал о том, что всё обошлось, волнообразная диаграмма, отображающая показания сердечной деятельности Девятова, превратилась в тонкую, бесконечную прямую линию.

На приборной панели системы жизнеобеспечения вспыхнула красная лампа. И хотя сквозь шум моторов не было слышно тревожного сигнала издаваемого контрольной аппаратурой, Зварыгину и без этого было понятно, что сердце профессора остановилось.

Команда медиков, сопровождающая Девятова, слишком увлечённая собственной безопасностью, вряд ли бы заметила наступление клинической смерти профессора, без помощи Пётра Алексеевича.

Не теряя драгоценного времени, Заврыгин незамедлительно организовал действия по спасению Василия Фёдоровича.

Мысленно Заврыгин отдал себе должное - похоже, что он рвался в этот полёт не напрасно, так как его худшие опасения, связанные с возможной невнимательностью медицинского персонала имели самые неоспоримые подтверждения.

Электрический разряд, ударивший в обнажённую худую грудь Девятова, сотряс его тело, но сердце не возобновило сокращений.

Медик, возившийся с маской для искусственного дыхания, выглядел растерянным.

- Что случилось? - прокричал Заврыгин, приблизившись к пареньку.

- Не работает... - виновато сообщил Сергей, беспомощно разведя руками.

Пётр Алексеевич, на мгновение лишился дара речи.

Как бы сейчас ему не хотелось наброситься на нерадивого медика с обвинениями в его адрес, Заврыгин сумел себя остановить - сейчас не время выяснять, как его сотрудники могли допустить подобное, главное было сделать всё для спасения стремительно умирающего человека.

- Делай искусственное дыхание рот в рот! Немедленно!

Сергей поспешил выполнить приказ своего начальника.

Но, какие бы усилия команда медиков не прикладывала к оживлению профессора Девятова, его тело по-прежнему продолжало оставаться неумолимо остывающим трупом.

Понимая, что он сделал для спасения профессора всё возможное, Петр Алексеевич, тем не менее, чувствовал, что на каком-то этапе совершил непростительную ошибку.

Потрясённо глядя на тело бесповоротно умершего Девятова, Заврыгин, находясь в состоянии сильнейшего потрясения, видел всё с невероятной чёткостью - каждую пору на потемневшей коже профессора, каждый волосок. И когда где-то, совсем рядом, полыхнула ослепительная молния, а вслед за ней последовал оглушительный грохот грома, Заврыгин его не услышал - из-за того, что в яркой вспышке увидел широко открытые глаза профессора, глядевшие прямо на него. И было во взгляде Девятова, что-то дикое, пугающее. То, что сразу же с новой силой всколыхнуло в памяти недавний ночной кошмар.

С другой стороны Пётр Алексеевич испытал облегчение от того, что Девятов наконец-то пришёл в себя. Его не смущал тот факт, что приборы, фиксирующие показания жизнедеятельности, как и прежде, уверяли его в том, что пациент мёртв - сбои в работе аппаратуры были скорее закономерность, чем исключением, и в большей степени приходилось доверять собственным глазам, чем показаниям, каких-либо устройств.