Тьма, – и больше ничего

Письмо было адресовано СООТВЕТСТВУЮЩИМ ИНСТАНЦИЯМ, и один-единственный абзац занял первые четыре страницы. Каждое слово будто кричало. Рука устала писать, а найденная Тесс в кухонном ящике шариковая ручка (с полустершейся золотистой надписью «КРАСНЫЙ ЯСТРЕБ. ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ») подавала признаки высыхания, но и она, с Божьей помощью, уже заканчивала. В то время как Маленький Громила, продолжая сидеть в своем «телевизионном» кресле, уже НЕ смотрел телевизор, она с пятой страницы начала наконец новый абзац.

Я не стану оправдываться за то, что сделала. И не стану говорить, что находилась в состоянии аффекта. Я была вне себя от негодования и совершила ошибку. Все просто. При других обстоятельствах – не таких ужасных! – я могла бы сказать: «Ошибка вполне объяснима – эти двое настолько похожи, что могли бы сойти за близнецов». Однако это не те, «другие» обстоятельства.

Пока писала на этих страницах свое признание под звук его телевизора и шум ветра, я подумала об искуплении – не ради надежды на прощение, а потому что, видимо, неправильно, совершая ошибки, даже не пытаться выправить ситуацию, совершив нечто достойное. (Тут Тесс подумала о том, как «выровняли» ситуацию победитель лотереи и тот, кто сломал себе шею; однако связь тут найти было трудно, поскольку она к тому же была совершенно измучена.) У меня появились мысли отправиться в Африку, чтобы помогать ухаживать за больными СПИДом.

У меня появились мысли присоединиться к добровольцам в Новом Орлеане для помощи в приюте для бездомных или в благотворительном продовольственном фонде. У меня появились мысли отправиться к Мексиканскому заливу, чтобы очищать птицам перья от нефти. У меня появились мысли пожертвовать миллион (или сколько там мне удалось скопить на старость) некой группе людей, объединившихся ради борьбы с жестоким обращением с женщинами. Наверняка в Коннектикуте есть подобное сообщество, а может, даже и не одно.

Но тут я вспомнила о Дорин Маркис из Клуба любительниц вязания и о том, что она неизменно повторяет в каждой книге…

А Дорин Маркис хоть раз в каждой книге повторяла, что убийцы всегда упускают очевидное. Уж поверьте, дорогие мои. И уже в те минуты, когда Тесс писала об искуплении, она понимала: ничего не выйдет. Ведь Дорин была абсолютно права.

Тесс надела кепку, чтобы не оставить на месте преступления ни волоска. Она ни разу не снимала перчатки, даже за рулем пикапа Элвина Штрельке. Было еще не поздно сжечь свою исповедь у Лестера в кухонной печке, доехать до гораздо более приятного домика его Братца Элвина (кирпичного, а не деревянного), сесть в свой «форд-экспидишн» и двинуться обратно в Коннектикут. Она могла вернуться домой, где ее ждал Фрицик. На первый взгляд все сработано чисто, и полиция могла выйти на нее лишь через несколько дней. Но случилось бы это непременно. Потому что, разглядывая мелкие кочки, она не заметила целую гору, точно как убийцы в книгах о Клубе любительниц вязания.

И у этой «горы» имелось имя: Бетси Нил. Миленькая женщина с овальным личиком, «разными» глазками в стиле Пикассо и с облачком темных волос. Она узнала Тесс, умудрилась получить у нее автограф, однако главным было даже не это. Главным могло стать лицо Тесс в синяках (Надеюсь, это случилось не здесь, сказала тогда Нил) и вопросы об Элвине Штрельке. Она ведь описала его грузовик и злополучный перстень. С красным камнем, подтвердила тогда Тесс.