Тьма и пламя. На бескрайней земле

Дома по сторонам стали шире, выше и краше. То тут, то там в лунном свете поблескивали вывески лавок и мастерских. С тихим шорохом ложилась под колеса дорога, во дворах ярились псы, почуяв взмыленных лошадей и трех незнакомцев. С улицы тянуло дымом коптильни.

Мэйт принюхался, разгадывая аромат. Получилось не сразу, пришлось напрячься, чтобы прочесть запах. Обоняние явно серьезно ослабело с того момента, как он покинул Безымянный остров. Нет, «ослабело» — не совсем подходящее слово. Скорее «спало», вело себя точно человек, которому каждые сутки требовался сон для восполнения сил. Впрочем, Габриэля это ничуть не встревожило. Он заметил потерю намного раньше.

Коптили рыбу с тимьяном и… розмарином. Как на островах. Гарг тоже унюхал дух рыбы и поднял голову, водя своим кошачьим носом по воздуху, после чего облизнулся.

Карета остановилась посреди широкой площади, выложенной камнем. Элизабет выбралась первой, потянулась, разминая мышцы. Габриэль завязал рюкзак, забросил его лямку на плечо, взял жезл и, осмотревшись, вышел.

Во время каждой стоянки мэйт всегда первым делом глядел на кареты, опасаясь увидеть гардийский герб или знак волистов. Но боги были милостивы, и за всю дорогу дымящий вулкан, зажатый в щит, или золотой круг с четырьмя лучами ни разу не сверкнули на дверце экипажа. Обошлось и в этот раз. У трактира стояли две кареты, темные и небогатые, похожие на ту, в которой они ехали последние три недели. И на них не было никаких гербов.

Габриэль поправил рюкзак, глянул вдоль площади и заметил две ярко-зеленые искры во мраке. Они чуть подрагивали и то и дело гасли.

— Дад, что это там? У эшафота? — спросил Габриэль.

Элизабет тоже уставилась туда, где качались в воздухе ярко-зеленые искорки.

— Видать, еще одного шэн-лина поймали, — ответил извозчик. — Не робей, колодки на нем, не сбежит. — Дад начал загибать пальцы, подсчитывая что-то в уме. Но то ли не умел считать до восьми, то ли по какой-то причине сбился. Нервно тряхнул рукой и пояснил: — Аккурат к именинам ситрала Бордривера. Так что не сегодня завтра четвертуют разбойничка. Все ближайшие старсаны съедутся.

Элизабет вздохнула, понимая, чем для них может обернуться праздник с участием старсанов. Она расплатилась с Дадом и вошла в трактир.

— Не передумал? — спросил Габриэль. — Щедро заплатим.

— Нет. К чему мне деньги, когда шэн-лины голову отрежут. Они по этой части большие мастера. К Шме их под колючий хвост.

Дад обвел указательным пальцем круг над сердцем.

— Жаль, — сказал Габриэль. — Если что, до утра предложение остается в силе.

Габриэль толкнул дверь трактира, ныряя в густой запах табачного дыма. Переступил порог, остановился, осматривая зал с низким потолком. Треть столов занята. Двое посетителей, сидящих ближе всех к двери, бросили на него равнодушный взгляд и продолжили трапезу. Ни волистов, ни старсанов в зале не было.

Крепкий запах табака мешал чутью, которое снова проснулось. Но кое-что Габриэлю все же удалось узнать. Те двое, у двери, пахли лесной смолой, а в шаге от них, заливаясь пьяным смехом, сидели четверо, от которых тянуло рыбой. Дровосеки и рыболовы — прекрасная компания для сегодняшней ночи. Потому что совершенно безобидная. Такому люду не до чтения объявлений на дорожном столбе, да и читать не всякий простолюдин умеет. Им бы побольше рыбы наловить и деревьев повалить. А затем, потными и уставшими от работы, в ближайший трактир завалиться, чтобы вина хлебнуть.

Эли сидела вдали от всех и медленно водила пальцем по краю глиняной кружки. К счастью, на нее никто не обращал внимания. Габриэль расположился напротив, налил в кружку то, что здесь почему-то называлось вином (судя по запаху, его тут разбавляли, и разбавляли серьезно), и уставился на приунывшую принцессу.

— Я заказала сыр, грибную похлебку и жареную баранину, — тихо сказала она, поправляя капюшон. — Сейчас должны принести сыр и хлеб.

Габриэль разглядывал печальное лицо принцессы.

Новая, вечно мрачная Эли ему совершенно не нравилась. Мэйту не верилось, что сидящая напротив него темноволосая девушка когда-то могла повелевать спирфламом и отчаянно размахивать мечом, разя свирепых гаргов. В ней не было огня, лишь скорбь по чему-то или… кому-то. К моменту приезда в Бордривер бушующее пламя угасло, казалось, безвозвратно. Потухло под щедрыми горстями тревожных дум и переживаний.

— Ты все еще не хочешь рассказать мне, что с тобой происходит? — спросил Габриэль и хлебнул вина. — Быть может, тебе станет легче.

Принцесса молчала. Пухлые женские руки опустили на стол чашку с хлебом и сыром, но Габриэль даже не взглянул на служанку, ощутив, что Элизабет вот-вот ему откроется. Но спустя три мьюны молчания понял, что ошибся. Эли так и не рискнула раскрыть тайну, которая высасывала из нее радость жизни, точно паразит.

— Ты ведь понимаешь, что нам здесь нельзя оставаться?

Эли подняла на него взгляд. И покивала. После чего опять уставилась в кружку. Принцесса не хотела ни есть, ни пить, каждую звитту размышляя над чем-то. А Габриэль не знал, как ей помочь. Как хоть немного ее подбодрить.