Тьма императора (СИ)

— О каком участии идет речь, ваше величество? Участие вашей аньян ограничивается тем, что она принесла во дворец четыре коробки конфет. — Четыре? — удивилась Виктория. — Четыре, — кивнул Дайд. — Одну она принесла себе.

— Так… — Жена запнулась, но все же продолжила: — София не могла сама отравить эти конфеты? А потом отдать Агате с Алексом. Гектор смотрел на Викторию совершенно бесстрастно, но Арен, ощущая его эмоции, чувствовал, что главному дознавателю смешно.

— Зачем, ваше величество? У любого преступника должен быть мотив. Я не вижу у айлы Тали ни одного мо… — Ну например, она может желать избавиться от меня и моих детей, чтобы самой выйти замуж за Арена, — выпалила Виктория, и император почувствовал, как Гектора залило сначала откровенным изумлением, а затем — откровенным весельем.

— Простите, ваше величество, но эту версию я не рассматривал. Но мы можем сделать это сейчас вместе с вами. Допустим, айла Тали действительно… м-м-м… желает выйти замуж за императора. — Губы Гектора дрогнули, но он удержался от улыбки. — Главный фактор, который мешает ей это сделать — не считая того факта, что она нетитулованная, — наличие у императора жены. В таком случае ей достаточно отравить вас. Зачем усложнять себе цель, начиная с детей?

Виктория молчала, пребывая в смятенных чувствах. — Ну и… Простите, ваше величество… Положение любовницы может быть куда выгоднее, чем положение жены. Уж вы-то, с вашими обязанностями постоянно посещать светские мероприятия, должны это понимать. У айлы Тали не было никакого резона травить вашу дочь. Это однозначно.

— Вы уверены? — спросила Виктория беспомощно, и Дайд все же улыбнулся. — Абсолютно, ваше величество.

— Благодарю, Гектор, — произнес Арен. — Теперь можешь идти. Собери все, что выяснил, и утром ко мне на доклад. В девять тридцать. — Да, ваше величество. Когда главный дознаватель вышел, император вновь обратился к жене:

— Вик, мы сейчас вернемся в детскую. Освободим Софию и уложим детей, как обычно. Я тебя прошу, держи себя в руках. Ты ведь слышала Гектора? Или ему ты тоже не веришь? — Верю, — буркнула Виктория, отводя взгляд. — Не волнуйся. Я все сделаю правильно.

— Я надеюсь. На этот раз все прошло хорошо — они спокойно отпустили Софию до утра и уложили спать детей. Агата и Александр очень обрадовались, увидев мать, полезли обниматься, и через несколько минут из Виктории постепенно ушло все раздражение. Она целовала обоих, особенно Агату, и волны эмоций от нее шли приятные, ласковые, только чуть-чуть тревожные. Но в их ситуации это было нормально.

Несмотря на то, что после появления в детской Виктории наследники оживились, уснули они быстро. И Арен, запечатав проход в комнату Софии своей родовой магией, чтобы никто не мог оттуда проникнуть, взял жену на руки и шагнул в камин.

В покоях Виктории, поставив супругу на пол, Арен произнес: — Я пойду к себе, Вик.

Она почему-то держалась за его рубашку, никак не выпуская ткань из рук, и император, прислушавшись к эмоциям, уловил смятение, беспокойство, а еще, к его удивлению — капельку нежности. Наверное, осталась после посещения детской. — Ты… придешь потом? — выдохнула Виктория, посмотрев на его губы, и Арен сразу понял, чего она хочет.

Конечно, следовало прийти. Но это было уже выше его сил. — Нет. — Арен… — Она прижалась крепче, провела ладонями по его груди, и волны страсти стали резче, сильнее. — Ты… сердишься?

— Нет. Вик, я просто хочу побыть один. В своей комнате. Сегодня был тяжелый день. — Тебе плохо со мной, да? — произнесла она жалобно. — Лучше одному, чем со мной? По правде говоря, так и было. Но разве он мог это сказать?

— Нет. Но сейчас я хочу побыть в одиночестве. Арен прекрасно понимал, что нужно остаться здесь, в комнате Виктории, и сделать все, чтобы она была довольна. Да, нужно. Но он этого не хотел. — Арен… — Завтра, Вик. — Он аккуратно отстранился. — Все завтра. Спокойной ночи.

И он, коснувшись губ жены кратким поцелуем, зашел в камин. Несколько мгновений император стоял в пламени, закрыв глаза и пытаясь унять гнев. Не на жену — на того, кто пытался убить его дочь. Только сейчас, простившись с Викторией, Арен отпустил собственные эмоции. Он держал себя в кулаке весь день, боясь сорваться и кого-нибудь напугать, зная, что если перестанет контролировать свои чувства, действительно может причинить кому-то вред.

Он хорошо помнил, как Аарон, однажды поссорившись с отцом, сжег собственную комнату и чуть не убил нескольких слуг. Арену тогда было восемь, и именно он остановил брата, погасив его огонь. Интересно… может, именно тогда Аарон и возненавидел его? Взрослый парень с амбициями, остановленный мальчишкой — наверное, это был огромный удар по его самолюбию.

Сам Арен никогда и ничего не сжигал под влиянием эмоций. Если не считать Аарона. Но даже тогда он руководствовался больше рассудком, нежели чувствами.