Тьма между нами

— Некисло, да? — говорит он.

Я киваю, опасаясь открыть рот. Не хватало еще выставить себя малолетней идиоткой.

— Туда набито кое-что особенное, — продолжает Джон с ухмылкой и со значением поднимает брови. Я не понимаю, о чем он, но все равно смеюсь. — Как тебе шоу?

— Потрясно, как всегда. Для меня это не первый раз.

— Надеюсь. — Он подмигивает, и теперь я понимаю намек. Только бы не покраснеть.

— Я хотела сказать, что уже слышала, как вы играете.

— Значит, фанатка? — Он ухмыляется. — Ты горяча…

От такого комплимента щеки мои мгновенно вспыхивают, и я ничего не могу с этим поделать.

— Спасибо. Ты тоже.

— Я это к тому, что у тебя вся футболка потная, — продолжает Джон (ну я и дура!). — Снимай!

Не задумываясь, я стаскиваю майку с влажной кожи и остаюсь перед ним в лифчике и джинсах. Обычно для уверенности мне надо выпить пару коктейлей, однако сейчас все иначе. Джон Хантер бросает мне свое полотенце, и я принимаюсь вытирать волосы. Когда он отворачивается, я тайком вдыхаю его запах, впитавшийся в ткань. Джон достает из рюкзака запасную футболку и протягивает мне. Я беру ее, но вместо того, чтобы надеть, просто стою и пожираю его взглядом. Он улыбается и наконец делает то, о чем я так долго мечтала.

Глава 14 Мэгги

Судя по моим старым часам в виде кареты (теперь обосновавшимся на буфете в столовой), я уже десять минут сижу в одиночестве. Нина почти никогда не уходит так надолго, потому что не доверяет мне, и, откровенно говоря, у нее есть на это причины. Но с чего вдруг сегодня такие перемены?

Наклоняюсь и оттягиваю одной рукой металлический обруч, застегнутый на лодыжке, чтобы смазать натертые места антисептической мазью. В прошлом году дело дошло до абсцесса. Поначалу Нина игнорировала мои жалобы, а когда стало совсем худо, я предупредила ее, что, если начнется воспаление или заражение, придется либо вызывать врача, либо иметь дело с неизбежными и очень неприятными для нас обеих последствиями. К счастью, это возымело действие: она купила мазь и стала перестегивать обруч раз в неделю.

Время идет, Нина не появляется. Встаю и начинаю расхаживать по комнате. Ни разу за все время заточения она не оставляла меня здесь одну так надолго. Я даже немного беспокоюсь и хочу окликнуть ее, чтобы проверить, всё ли в порядке, но тут же одергиваю себя: когда еще выдастся такой шанс. Верх окна слегка приоткрыт, и я слышу пение птиц, доносящееся из сада. Похоже на трели черного дрозда. Я подхожу ближе в надежде рассмотреть певца и проверить свою догадку, но никого не вижу.

И вдруг меня осеняет: она оставила меня одну в комнате с открытым окном! Стекло разбить не получится — оно ударопрочное, это я знаю наверняка, потому что как-то в пылу спора запустила в него обеденную тарелку. Но запор-то открыт!

Первая моя мысль — встать на стул и во всю глотку звать на помощь через щель. Не годится: не успею я прокричать и пару слов, как Нина взлетит сюда и силой утащит меня наверх. А вдруг это очередная проверка? Я научилась не доверять ее неожиданным «подаркам», будь то пачка мармелада или открытое окно. Взвесив все «за» и «против», я решаю не рисковать — ведь шанс, что меня услышат, слишком ничтожен. Если я хочу получить реальный результат, надо действовать умнее. Надеюсь только, что потом не придется пожалеть об упущенной возможности…

Я стою и смотрю в окно на темные облака, медленно затягивающие серое небо. Вечером жди грозы. Из сада снова доносится трель черного дрозда, напоминающая мне, как же давно я не слышала обыденного уличного шума. Лай собак, крики играющих детей, голос ди-джея по радио, ворчание автомобильного двигателя, шелест пластикового пакета, застрявшего в ветках, — все, что раньше я не замечала и считала самим собой разумеющимся.

В больнице меня вечно окружал назойливый шум: больные кашляли, младенцы орали, телефон трезвонил, коллеги хлопали дверцами шкафчиков, доставая карточки посетителей. Тишина была редкостью. Но мне нравилась эта работа, поэтому я и отдала ей тридцать два года. У меня всегда были теплые отношения с коллегами и с пациентами.

Надеюсь, они хоть иногда вспоминают обо мне добрым словом. Упрятав меня в заточение, Нина с нескрываемым удовольствием рассказывала, как сообщила всем в больнице, что у меня «сосудистая деменция» (или попросту слабоумие), развившаяся на фоне нескольких «внезапных микроинсультов». Она придумала легенду, что из-за необратимого повреждения мозга ей пришлось отправить меня в Девон на попечение к моей сестре Дженнифер, медсестре на пенсии. Любопытно, интересовался ли кто-нибудь после этого моей судьбой. Спрашивать у Нины бесполезно — все равно правду не скажет, а слышать издевательское «нет» из ее уст мне не хочется.

Наконец внизу на лестнице раздаются шаги. Я не двигаюсь с места и не оборачиваюсь, когда она открывает дверь. В отражении на стекле вижу, как, заметив меня у открытого окна, она судорожно окидывает взглядом комнату, видимо, пытаясь понять, не воспользовалась ли я ее оплошностью.