Тьма между нами

Собираю чистые простыни и полотенца, приношу несколько тазиков с водой, где разведен антисептик, стерилизую ножницы. Готовлю комнату, переодеваюсь.

Схватки продолжаются несколько часов. Я глажу Нину по голове, как в детстве, когда она плакала, и заверяю ее, что все будет хорошо. Хотя сама этому не верю: ребенок превратит ее жизнь в ад.

— Я боюсь, — шепчет Нина.

— Все будет хорошо. Я рядом.

— Нет, я имею в виду, когда малышка родится. Я читала об этом заболевании, о прозэнцефалии. Видела фотографии.

— Малышка?

— Да, думаю, будет девочка. Джону этого очень хотелось.

— Сейчас не время беспокоиться о ее внешности, — говорю я, хотя вполне понимаю и разделяю Нинин страх.

— Я не смогу смотреть, как она… умирает.

Что тут ответить?

— Хорошо. Я буду с ней.

— Обещаешь?

— Обещаю.

В перерывах между схватками Нина рассказывает мне о своей тайной жизни: о том, как встретила Хантера и как сама узнала о беременности лишь на последних сроках. Говорит, что боялась признаться мне и поэтому скрывала. Хвастается, что ее «парню» не терпится стать отцом. И тревожится, что уродство ребенка разобьет ему сердце. Говорит, что ей совестно передо мной за свое поведение. И я ей все великодушно прощаю.

Вечер переходит в ночь, а затем в раннее утро, когда ребенок наконец начинает свой путь на этот свет. Все происходит стремительно, и вот я уже держу его на руках. Работа Нины закончена, теперь мой черед.

— Девочка? — спрашивает она, когда я перерезаю пуповину стерилизованными ножницами и закрепляю пластиковым зажимом, которым закрываю пакеты для заморозки. Измученная болью, Нина почти неподвижна и слишком напугана, чтобы сесть и увидеть лицо ребенка.

— Да, — отвечаю я.

— А она…

— Мне нужно выйти, дорогая. — Я укутываю ребенка теплым одеялом, которое заранее положила на батарею, и направляюсь к двери. — Прости.

— Она молчит, — шепчет Нина. — Покажи мне ее.

— Не стоит, — отвечаю я и закрываю за собой дверь.

Спускаюсь по лестнице, унося с собой сверток. Конечно, это жестоко — не позволить ей даже взглянуть на собственного ребенка, но я уверена, что так будет лучше. Для всех. Это самое трудное решение, которое я когда-либо принимала в жизни, — и должна придерживаться его до конца. Ради Нины.

Оставляю ребенка одного в подвале и возвращаюсь, чтобы помочь Нине избавиться от плаценты. Складываю ее в таз для мытья посуды, чтобы потом выбросить. К счастью, разрывы совсем небольшие; учитывая ее возраст, ей повезло. Мышцы не повреждены, так что все само заживет. Нина не плачет, она вообще не выражает никаких эмоций. Я даю ей две таблетки и жду, пока она их выпьет.

— Дилан, — внезапно говорит она. — Дилан.

— Что?

— Так зовут моего ребенка.

— Необычное имя для девочки.

— В честь певца Боба Дилана. Джон его обожает.

— Что ж, так тому и быть.

Нина пытается встать с кровати.

— Нужно рассказать Джону, что случилось, — говорит она, но я удерживаю ее. — Он будет беспокоиться.

Сомневаюсь.

Я твердо намерена делать все, чтобы как можно дольше оттягивать их встречу.

— У нас будет достаточно времени, чтобы все ему объяснить, — настаиваю я, и она, усталая, сдается.

— Я скоро вернусь, — шепчу я и спускаюсь в подвал, чтобы выполнить свой долг.

Глава 29 Мэгги

Двадцать три года назад, два дня спустя

Я совершенно не знаю этот район города, хотя мы живем всего в десяти минутах езды от него.

В бардачке машины нашлась подробная карта улиц; по ней я и отыскала адрес, нацарапанный на клочке бумаги из Нининой куртки. В бардачке же оказалась и пара кожаных водительских перчаток Алистера. Надеваю их и паркуюсь в нескольких кварталах от нужного дома. Обеденная суета уже кончилась, а вечерний час пик еще не начался, так что я успела проскочить без пробок. Время дорого, но если потороплюсь и допущу ошибку, то меня заметят. А это слишком серьезный риск. Выжидаю несколько минут и, когда из вида скрывается последний пешеход, выхожу из машины, оставляя ее незапертой, чтобы можно было быстро уехать, когда дело будет закончено.

Улица застроена четырехэтажными домами, возведенными еще в викторианскую эпоху. Окна у них выходят на парк при ипподроме в двух шагах от центра Нортхэмптона. Шикарное место. Некоторые дома разделены на квартиры, именно в таком, судя по адресу на бумажке — Уинстон-пэрейд, 14а, — и живет тот, кто мне нужен. Чем ближе я подхожу, тем сильнее нервничаю, ладони покрываются липкой испариной. На первый этаж ведет каменная лестница, другая спускается в подвал — мне туда.

У входа в дом в последний раз оглядываюсь по сторонам, чтобы проверить, не наблюдают ли за мной, и нажимаю кнопку на домофоне. Звонка не слышно. Жду: может, он очень тихий и долетает только до жильцов. И все же время проходит, а ответа нет.