Тьма между нами

— Дочь не хочет иметь ничего общего с ребенком. Иначе мы оставили бы малыша себе и растили его вместе, — отчаянно вру я, стараясь не смотреть на Элси.

— А что насчет отца? — спрашивает Джейн. — Его, наверное, тоже надо спросить?

— Нина с ним не общается. В общем-то, они больше и не виделись после той ночи, когда она забеременела. Он не знает о ребенке, и Нина не хочет сообщать ему. Она желает лучшей жизни для себя и для ребенка и мечтает начать с чистого листа.

— А вы? Как вы с этим справитесь? Я сама мать и могу представить, как бы чувствовала себя в подобной ситуации. По тому, как вы обращаетесь с малышом, я вижу, что вы нежно его любите.

Я тронута ее вниманием.

— Это и правда нелегко, но в конечном итоге так будет лучше для всех.

— Планируете ли вы звонить нам и навещать мальчика? Хотите, буду присылать его фотографии?

— Нет, — отвечаю, подумав. — Слишком тяжело. Лучше сразу обрубить все связи. Через несколько недель вам следует официально начать процесс усыновления, однако я не хочу, чтобы в нем упоминалось имя моей дочери. Укажите меня в качестве биологической матери Дилана. Я подпишу все документы и объяснюсь с социальными работниками.

Джейн не нравится, что я толкаю ее на ложь, поэтому приходится выдвинуть главный аргумент:

— Если вы действительно хотите вновь стать матерью, это ваш единственный шанс. Из-за возраста вам не позволят усыновить приемного ребенка без прямого согласия матери.

Джейн крепко сжимает руки и наконец кивает.

— Вы не возражаете, если мы с Элси поговорим? — спрашивает она, и они уходят наверх в кухню, а я наслаждаюсь последними минутами с внуком.

Когда они возвращаются, я неохотно передаю малыша Джейн. И та преображается прямо на глазах.

— Какое чудо! Если б это зависело только от меня, я забрала бы его прямо сейчас… Но нужно сначала переговорить с мужем и детьми. Дадите пару часов?

— Да, конечно, — отвечаю я.

Ровно в одиннадцать вечера, когда я закончила кормить Дилана, она снова появляется у нас на пороге уже с мужем, и мы разговариваем до утра. К тому моменту как вопросы иссякают, супруги смотрят друг на друга в полной уверенности, что принимают верное решение. Я тоже уверена — настало время расставания с внуком.

— Когда нам его забрать? — спрашивает Джейн.

— Сейчас, — отвечаю, и Элси идет собирать вещи малыша.

Я прошу дать мне немного времени, чтобы попрощаться с Диланом. Они выходят, и мы с малышом остаемся одни в подвале, успевшим стать для него домом. Обнимаю его, целую и говорю, как сильно люблю. Слезы падают на копну темных волос. Закончив, зову Элси и передаю ей сверток, потому что сама не смогу отдать его в объятия другой женщины. Благодарю судьбу за то, что малыш навсегда покидает этот проклятый дом. Спустя несколько мгновений слышу, как захлопывается входная дверь, заводится двигатель, и машина трогается с места — новая семья Дилана уезжает со своим сыном.

Элси обнимает меня за плечи, но я говорю ей, что всё в порядке. Благодарю за помощь и прошу прощения. А потом возвращаюсь к Нине, которая все еще спит, не осознавая, что у нее отнято. Откидываю одеяло и забираюсь к ней. Обнимаю и клянусь никогда больше не отпускать. До конца жизни ее безопасность и психическое состояние будут моими главными и единственными заботами.

Глава 75 Мэгги

Проходят часы, а я все лежу в темноте, прижавшись ухом к крошечному отверстию в перегородке, которое долбила на протяжении последних недель. Не поднимусь, пока не узнаю, что случилось с телом моего внука.

Шея окоченела, в голове стучит, рана на левой лодыжке — там, где скоба порвала связки — пульсирует непрекращающейся болью. Однако все это меркнет по сравнению с теми страданиям, которые испытал Дилан в последние минуты жизни. Мой бедный, бедный мальчик…

Я кричала до хрипоты, умоляла Нину вызвать врача и сдирала пальцы в кровь, царапая стены, как крыса в клетке. Но из-за перегородки не донеслось ни одного звука, внушающего надежду, что припадок закончился и она услышала мои мольбы. Думаю, это и есть то, что называют кармой. Если б я не позволила умереть Салли Энн Митчелл, Бог спас бы Дилана.

Теперь же мне остается лишь оплакивать внука. Сбылись худшие опасения — то, чего я больше всего боялась, когда прятала его в подвале от Нины. Моя жертва напрасна: Дилан мертв. Чудесный малыш, которого я со слезами на глазах отдавала в чужую семью, лежит у подножия лестницы, убитый собственной матерью, моей дочкой. И впервые за всю жизнь в душе поднимается ненависть к ней за то, что она сотворила. Я желаю ей смерти.

Не знаю, сколько я провела у этой чертовой перегородки, но в конце концов мне приходится подняться. Медленно, шаг за шагом, насколько позволяет раненая нога, карабкаюсь по лестнице, раздавленная и опустошенная. Добираюсь до ванной, включаю холодную воду и умываюсь. Хромая в спальню, молюсь, чтобы уплотнения в груди и под мышкой оказались злокачественными. Хочу, чтобы это был рак, и чтобы он как можно скорее уничтожил меня, позволив израненной душе наконец освободиться. Не могу больше оставаться в этом аду.