Лео — на пределе. На грани. В любой момент его может разорвать от уже кипящих эмоций. Я не знаю, что бы чувствовала сейчас на его месте, узнав себя на старой картине 15 века.
Но меня пугает не это. Не его злость заставляет содрогнуться, как от удара.
Он назвал нашу встречу проклятием.
— Ты слышала, идиотка? Все еще предлагаешь довериться?
Но, возможно, он прав. Сколько раз я задавалась этим вопросом и не находила ответа. Чье это проклятие? Для чего мы вместе сейчас?
— Я не знаю, — выдыхаю я. — Я не имею к этому отношения.
Лео долго и пронзительно пытает меня взглядом, а потом отпускает. Его шаги, которыми он меряет комнату, размашистые и нервные. Он кусает губы до крови, запах которой тоже примешивается в атмосферу комнаты.
— Значит… фактически это замок Влада? И он не узнал его? — наконец, выдает он.
— Думаю, что он что-то чувствует, — зачем-то решаю пооткровенничать я. — Когда Сандра пояснила, где библиотека, Влад ответил, что знает. И когда мы впервые встретились… он тоже сказал, что у него ощущение, будто мы знакомы.
Лео чуть скалится и губы трогает едкая усмешка, но тут же его лицо смягчается и он произносит:
— Ты мне снилась после нашей первой встречи. Назвала Асланом и растворилась в поле розовых тюльпанов. И сейчас я понимаю, что это была не ты, — Лео бросает взгляд на портрет, — а она.
Его неожиданное признание обдает ударной волной, и я чуть теряю равновесие. Лео проникает на ту самую запретную территорию, и часть меня отчаянно требует этого, а другая часть продолжает сопротивление.
— Кто рисовал картину, Лайя? — Опять новый вопрос. И Лео избегает называть меня Лале.
— Она.
— И тебе известно, как она оказалась в доме Дракулы?
Да, мне известно…
Отъезд Влада — событие, раздирающее Лале сердце. С одной стороны, она понимает, что вдали от нее и Аслана его боль неразделенной любви притупится. Да и не это главное. Он, наконец, станет свободным, он станет правителем Валахии. Можно ли пожелать лучшего дорогому другу?
Но с другой стороны, она понимает, что будет тосковать. Тосковать по нему, по их юности, былым временам, посиделках в домике Хюмы. Будто от нее самой оторвут кусок, и ничто уже не залечит эту варварскую рану.
Рано утром они встречаются в излюбленном месте втроем, чтобы расстаться спустя час. Может статься, навсегда.
Лале кидается на Влада с горячими объятиями, ее грудь надрывается от безутешных рыданий. Таких, что Аслана даже колет крошечной иголкой ревности.
— Ну же, Лале, все хорошо! Не плачь! — утешает ее Влад, аккуратно обнимая за плечи.
— Я не могууууу! — опять завывает она, роняя голову на грудь юноши. Нет, не юноши. Уже настоящего мужчины, который готов управлять страной и вести за собой народ. — Мы же встретимся, Влад? Пожалуйста, пообещай. Мы должна когда-нибудь встретиться опять?
— Лале, милая, дорогая, — Влад отстраняется и крепко сжимает ее ладони. — Я не могу пообещать то, что во власти одного лишь Господа. Но я властен молить его, чтобы это когда-нибудь произошло.
Она неуклюже вытирает слезы и пытается вглядеться в его лицо, запечатлеть его в памяти. А потом срывается и убегает в домик.
Лале возвращается с заветным свертком и протягивает его Владу:
— Вот, возьми! Это мой подарок. Я не переживу, если ты нас забудешь.
— Я никогда вас не забуду! — Влад слегка разворачивает трубочку и видит краешек самого себя. — Это же… наш портрет!
— Да, я хочу, чтобы он был у тебя. Чтобы у тебя всегда были мы!
Она опять кидается к нему на шею, и Аслан сверху заключает их в свои объятия. Так они стоят несколько минут, каждый думает о чем-то своем. Их овевает ореол тихой грусти и безусловной, искренней, сверкающей любви, на которую способны только самые светлые сердца на земле. Одинокие сердца, обретшие друг друга…
Может быть, это Лале… я всех прокляла, взяв с них обещание встретиться? Сказать об этом Лео? Вряд ли его это обрадует.
— Я́ подарила эту картину Владу. И он… сохранил ее. — Одному Богу известно, как, но сохранил. Осознание этого приятным теплом растекается в груди, наполняет меня благодарностью.
— Значит, Владу? — задумчиво тянет Лео.
— Какие-то проблемы? — Я с прищуром смотрю на охотника, кидая вызов своей надменностью.
— А почему не Аслану?
— А тебе жалко? — распаляюсь я. — Я нарисовала, мне и решать, что с ней делать!
— Не поспоришь! — рычит Лео, метаясь по комнате, словно обезумевший лев.
Бедный обиженный мальчик! Конфетку отдали другому. — Но… картина теперь принадлежит Сандре. Вот же она удивилась, когда нас всех увидела!
Я застываю! Я совершенно забыла про Сандру!
Но теперь паззлы стремительно складываются в голове, и мне становится ясно ее поведение. Она действительно каждый раз была, мягко говоря, в шоке, знакомясь с нами.
— Вот только на Влада она отреагировала особенно болезненно, — подмечает Лео.
Да, это так. Но и этому теперь у меня есть объяснение. Сандра так профессионально увлекалась его персоной, что это переросло в личное. Ее мечта с картинки переступила порог дома. Хорошо, что мы вообще ее откачали!
— К Владу у нее… самая сильная привязанность, — туманно отвечаю я.