Тьма над Петроградом

И он вспомнил, что фамилия Мезенцева встречалась ему как-то в газетах. Кажется, был какой-то большой скандал в высшем свете лет двадцать назад. Произошел он в одном очень высокопоставленном семействе. Нет, семейство-то было на высоте – никаких сбежавших с гусаром девиц и проигравшихся несовершеннолетних сыновей. Глава семьи граф С. не растратил состояние на актрис, мать семейства не увлеклась заезжим итальянским скрипачом, и даже двоюродная тетка не отписала свое состояние нищей компаньонке.

Аркадий Петрович откинулся на жестком стуле и прикрыл глаза. Да-да, теперь он точно вспомнил. Скандал произошел в поместье С. под Сиверской. Аркадий Петрович бывал там когда-то, еще до того происшествия. Он вспомнил большой дом в стиле ампир, построенный итальянским архитектором, специально выписанным из Флоренции, широкую каменную лестницу с бельведером, откуда открывался дивный вид на озеро. Был при доме огромный старинный парк, и мощеная дорога вела в ближнее село, к церкви.

Интересно, что сейчас со всем этим стало? В доме заседает какой-нибудь сельсовет. Или нет, пожалуй, дом-то больно хорош для сельсовета, не иначе какое-нибудь управление. А скорее всего нет уже никакого дома. Разграбили, разрушили, пожгли, разнесли по кусочкам… Долго еще хозяйственные мужички из окрестных деревень с развалин кирпичи для печей таскать будут… Хотя остались ли там в России хозяева-то, вот вопрос. Ничего, Борис вернется, расскажет…

Снова Аркадий Петрович нахмурился, вспомнив Ордынцева. Что-то ему не нравилось во всей этой истории. И здесь, в церкви, он понял, что именно.

Скандал в благородном семействе был самый банальный: семью обокрали. Неизвестный злоумышленник влез ночью по веревке в окно, сумел вскрыть сейф в кабинете главы семьи и выкрал оттуда крупную сумму денег и драгоценности жены. Вора удалось поймать тут же, в парке, егерь подстрелил его, да так неудачно, что вор умер на месте. Таким образом, украденное удалось вернуть, однако была там какая-то темная история. Кажется, что-то все же пропало. То ли грабитель успел спрятать это в лесу, то ли выронил где-то в доме, и подобрал кто-то из прислуги, нечистый на руку, но драгоценная вещь пропала. И вот в связи с этим делом и всплыла в голове Горецкого фамилия Мезенцева.

Семейство было очень хлебосольное, славившееся своим гостеприимством, а в тот день еще были именины хозяйки дома. Собралось множество гостей, был дан бал. Горецкий помнит огромную бальную залу – венецианские окна, бронзовые канделябры отражаются в зеркалах и навощенном паркете…

Агния Мезенцева была в числе гостей, кажется, она являлась близкой подругой дочери главы семейства. Как видно, у этой мадемуазель еще с юности был дар – заводить себе богатых и знатных подруг. Она, кстати, и сама была хорошего рода. В тот раз ее допрашивали, как и всех. Она сказала, что спала в своей комнате и проснулась, только когда услышала шум во дворе и выстрелы в парке.

Горецкий вспомнил, как он, молодой еще тогда человек, едва за тридцать, беседовал по этому поводу с сиверским приставом, который вел это дело. Занятный был человек Платон Егорыч, царствие ему небесное, успел умереть своей смертью еще до империалистической…

– Послушайте старика, драгоценнейший вы мой, – говорил пристав, – не обошлось тут без женского полу… Уж я на своем веку всякого повидал и точно знаю: если пропала какая побрякушка – cherchez la femme, как говорят французы, ищите женщину!

Драгоценность так и не нашли. У вора, несомненно, был помощник из числа обитателей дома, но со смертью вора ниточка оборвалась. Прислугу допрашивали с пристрастием, несмотря на то что хозяин характеризовал всех с самой положительной стороны.

– И то сказать, – разглагольствовал пристав, – все у него живут давно, ни в чем предосудительном не замешаны, лакеи да буфетчики поведения трезвого, горничных всех я лично допросил. Уж если что… правда наружу выплыла бы.

– И кого же вы подозреваете? – с любопытством спросил Горецкий.

– Тут такая история, драгоценнейший, что прямо не знаю, как и сказать, – вздохнул пристав. – А только дочка его превосходительства, – он кивнул головой в ту сторону, где начиналась мощеная дорога в имение, – барышня передовых взглядов. Дружбу водит не то чтобы уж с совсем пропащими, кои устои государственные потрясают и к свержению царя призывают, чего нет, того нет, упаси, упаси нас Боже! – Пристав истово перекрестился. – Но все же в приятелях у нее этакие юнцы длинноволосые, все отрицающие…

– Нигилисты? – улыбаясь спросил Горецкий.

– Вот-вот, они самые… Маменьку она в ежовых рукавицах держит, а папеньке некогда, он государственными делами занят. Но однако, как уразумел, что к чему, серьезное внушение барышне сделал. Всех дружков-приятелей от нее отвадил, остался один, постоянный воздыхатель. К этому вроде придраться нельзя – дворянского роду, хоть и бедный, как мышь церковная, одет-причесан прилично, в университете два курса кончил… В голове, правда, идеи витают всевозможные насчет свободы, равенства, братства…