Тьма над Петроградом

По лужайке, отделявшей штурмовую группу от дворца, полз какой-то человек. Мари вскинула «маузер», навела прицел на лазутчика…

Но тот вскочил и замахал руками:

— Не стреляйте! Это я!

— Луиджи?! — удивленно проговорил Серж.

Циркач пробежал последние метры и скатился в овражек, где укрылся Серж со своими спутниками.

— Что случилось? — выкрикнула Мари, подскочив к нему и схватив за плечи. — Почему ты бросил Бориса… почему ты бросил остальных? Я подозревала… я давно подозревала… еще тогда, в Париже…

— Мари, держите себя в руках! — резко оборвал ее Луиджи. Он оттолкнул ее и смерил надменным взглядом. — Я никого не бросал. Я пробрался к вам, чтобы сообщить, что Борис и женщины укрылись в часовой башне. Не знаю, сколько они смогут продержаться, но рассчитывают они только на вашу… то есть нашу помощь.

Серж приподнялся над краем укрытия, навел бинокль на башню. Ему показалось, что в одном из окон мелькнуло человеческое лицо, но тут же снова скрылось.

— Ладно, — проговорил он, опуская бинокль, — прежний план остается в силе, с той поправкой, что мы теперь знаем, где Борис и женщины. Луиджи, ты сможешь вернуться в башню и кое-что им отнести?

— Попытаюсь, — ответил циркач, перехватив подозрительный взгляд Мари.

— Хорошо, тогда начинаем! — Серж занял удобную позицию для стрельбы, взглянул на часы. — Мари, пробирайся к сараю и жди, когда Пантелей поднимет шум. Тогда прорываешься к конюшне. Я иду туда же с этой стороны…

Саенко ловко выскочил из овражка, но припустил, как ни странно, не к имению, а в сторону от него.

— Куда это он? — насторожилась Мари.

— Не знаю… — Серж с интересом следил за Пантелеем. — Хотя, кажется, догадываюсь…

Отбежав на некоторое расстояние от укрытия, Саенко снова поменял направление, перешел на шаг и вскоре оказался на лужайке, где расположилось небольшое стадо коров со своим предводителем — престарелым одноглазым пастухом. Саенко издалека приметил это стадо и пастуха, греющегося возле маленького костра.

При виде приближающегося Саенко коровы забеспокоились.

— Буренки, я здесь! — постарался успокоить их пастух. — Со мной вам нечего бояться! А ты что тут шляешься, животин беспокоишь?

Последние слова относились, разумеется, к Саенко.

— Здорово, землячок! — обратился Пантелей Григорьевич к пастуху. — Чтой-то ты тут со своим стадом в таком месте задержался? Тут тебе ни травы, ни водопоя…

— Дак вот на первую травку буренок своих гонял, на пригорочек солнечный, — степенно объяснил пастух, — за зиму-то они совсем оголодали. А теперь обратно мимо усадьбы пройти надо, а там эти, антихристы, развоевались! Палят и палят! А ты, парень, не из них будешь?

— Какое там, земляк! — отмахнулся Саенко. — Я-то сам из ростовских… Эх, хороши у нас места! Сейчас уж все, верно, цветет…

— А как же ты к нам из такой дали забрел?

— Да так уж моя планида повернулась. То война, то революция эта, будь она неладна… а теперь еще эти, анархисты… Ох и подлый же народ! А ты, землячок, покурить не желаешь?

— Отчего не покурить? — Пастух подозрительно взглянул на Пантелея. — А только табаку у меня мало, еле на себя хватит… всяких прохожих угощать не напасешься!

— Да ты, земляк, не сумлевайся! Табачок у меня имеется! — Саенко поспешил вытащить свой кисет и протянул его пастуху: — Угощайся, земеля, только вот огоньку дай…

— Огоньку — это можно. — Пастух солидно кивнул и запустил руку в кисет, его отношение к прохожему заметно улучшилось. — А и хороший у тебя табачок! Где брал?

— У солдата одного выменял, — отозвался Пантелей, аккуратно сворачивая самокрутку. — Так как насчет огоньку?

— А вон возьми головню да прикуривай. — Пастух показал на догорающий костерок.

— Вот спасибочки! — Саенко схватил головню, собрался прикурить и вдруг замахал руками в воздухе: — Да отстань ты, окаянный!

— Ты чего размахался-то? — удивленно спросил пастух, отступая в сторону, чтобы Саенко не задел его горящей головней.

— Дак слепень привязался! — Саенко продолжал махать руками, не выпуская головню. — Ох и не люблю я энтих слепней! Моего свояка раз укусил в щеку, так его так раздуло — есть неделю не мог! Совсем оголодал, горемычный!

— Да ты бы хоть головню положил!

Но Саенко метался по лужайке, размахивая горящей головней, и все больше приближался к коровам. Коровы, почуяв неладное, забеспокоились и тревожно замычали.

— Да брось ты эту головню к чертям собачьим! — крикнул пастух, с удивлением и испугом глядя на странного незнакомца.

Тот выделывал какие-то странные кренделя, кружился, как заправский танцор, подскакивал на месте, махал руками, как ветряк крыльями, и вдруг, как будто нечаянно, ткнул горящей головней под хвост крупной и неторопливой черно-белой корове по кличке Майка. Майка жалобно взревела, скакнула вверх всеми четырьмя ногами, как будто пытаясь взлететь, и галопом припустила вперед, не разбирая дороги.