Тьма наступает

Именно тогда перед их группой возник первый человек-дерево. Это было как в детской страшной сказке: сначала появилось дерево – и вдруг оказалось, что это живое существо, похожий на растение великан; его верхние ветки зашевелились и оказались длинными руками. Все заорали и попытались разбежаться.

Бонни никогда не забудет, как Мэтт и Мередит помогали ей бежать.

Человек-дерево был не особо проворным. Но, когда они развернулись и побежали, оказалось, что за их спинами стоит такое же существо. И еще по одному – справа и слева. Они были окружены.

А потом их согнали в кучу, как скот, как рабов. Каждого, кто пытался сопротивляться, деревья хлестали и били крепкими, утыканными шипами ветками, а потом, накинув на шеи плети из гибких веток, их потащили.

Их поймали – но не убили. Их куда-то вели. Причину, по которой это происходило, было нетрудно представить, – скорей уж Бонни могла вообразить множество таких причин. Оставалось только выбрать из них самую страшную.

Под конец этой насильственной прогулки, которая, казалось, длилась несколько часов, Бонни стала понимать, где находится. Они снова возвращались к общежитию. Точнее сказать, они впервые возвращались к настоящему общежитию. У дома стояла машина Кэролайн, он снова был освещен сверху донизу, только на этот раз то тут, то там попадались темные окна.

А их ждали похитители.

И вот теперь, наплакавшись и наумолявшись, она снова решила быть смелой.

Когда юноша со странными волосами сказал, что Бонни будет первой, она сразу поняла, что он имеет в виду; она поняла, как именно умрет, – и обнаружила, что в душе ее не осталось ни капли смелости. И все-таки она сказала себе, что не проронит ни звука.

Ей были видны зловещие фигуры на крыше, и она видела, что Дамон смеялся, когда люди-деревья стали срывать с нее одежду. Потом он смеялся, когда Мередит взяла в руки садовые ножницы. Она больше не будет его ни о чем умолять – тем более что это, похоже, абсолютно бессмысленно.

Она лежала на спине, привязанная за руки и за ноги, беспомощная, а от ее одежды остались только клочки и полосы. Она уже хотела, чтобы ее убили первой, и ей не пришлось смотреть, как Мередит разрезает на кусочки собственный язык.

И в тот момент, когда крик ярости неумолимо поднимался в ней, как змея, ползущая вверх по шесту, она увидела над собой, в ветвях белой сосны, – Елену.

– Крылья Ветра, – прошептала Елена, когда земля стремительно приближалась к ней.

Крылья развернулись мгновенно, откуда-то изнутри Елены. Они распахнулись футов на сорок и были сделаны из паутины золотого цвета – от темно-золотого цвета балтийского янтаря у самой спины Елены, до нежного светло-лимонного у кончиков. Они почти не двигались, почти не подымались и не опускались, но поддерживали ее в воздухе и всякий раз точно знали, куда ей надо полететь.

Не к Бонни. Все будут ждать, что она полетит именно к Бонни. С той высоты, на которой Елена находилась, она вполне могла бы схватить Бонни, но она понятия не имела, как разрезать путы на ее руках и ногах, – и сомневалась, что сумеет снова подняться с земли.

Вместо того чтобы лететь к Бонни, Елена в последний момент повернула к крыше, выхватила из вытянутой руки Мередит садовые ножницы и ухватила прядь длинных, шелковых, черных с пурпурным волос Мисао. Мисао завизжала. А потом…

Именно потом Елена поняла, как остро ей нужно немного веры. До этого она скорее не летела, а скользила по воздуху. Но теперь ей надо было подняться вверх, ей надо было, чтобы крылья заработали… и теперь она – хотя на это совсем не было времени – снова оказалась вместе со Стефаном и почувствовала…

…как в первый раз поцеловала его. Другие девушки, скорее всего, стали бы ждать, пока парень сам проявит инициативу. Другие, но только не Елена. Кроме того, первое время Стефан думал, что поцелуи нужны только для того, чтобы соблазнить жертву…

…первый раз, когда он поцеловал ее, поняв, что это не имеет никакого отношения к хищникам и жертвам…

А теперь надо было подняться в воздух…

Я знаю, что смогу…

Но Мисао оказалась очень тяжелой, а память Елены стала неуверенной. Огромные золотые крылья затрепетали и замерли в неподвижности. Шиничи взбирался по какой-то лозе, пытаясь дотянуться до нее, а Дамон сжимал Мередит, чтобы она не двигалась.

Елена поняла, что ее план провалился, и поняла это слишком поздно.

Она была совсем одна, и бороться таким способом было бессмысленно. Слишком много противников.

Она была совсем одна, и ее спину пронзала острая боль, от которой ей хотелось закричать во весь голос. Мисао каким-то образом специально становилась тяжелее, и через минуту она станет слишком тяжелой, чтобы ее смогли удержать трепещущие крылья Елены.

Она была совсем одна, и ее, как и всякого человека, ждала смерть…

И вдруг, перекрывая мучительную боль, от которой все ее тело было готово покрыться капельками пота, послышался голос Стефана:

– Елена! Падай! Падай вниз, я тебя подхвачу!