Тьма после рассвета

— Такой, как ты и говоришь. С «адидасовской» спортивной сумкой, а из сумки теннисная ракетка торчала. Я тогда еще подумал, что нормальные пацаны в футбол играют или борьбой занимаются, боксом, железо тягают, а этот в теннис играет. Аристократ. Теннисная секция знаешь сколько стоит? Вот именно. И патлы у него длинные, хотя на вид ему лет пятнадцать примерно. Ну да, вряд ли больше, если он после восьмого класса уехал в Ленинград. Я тогда еще подумал, что нас с тобой за такие патлы из школы бы выгнали в три секунды, а ему — ничего, разрешают. Есть блат — есть жизнь, нет блата — нет жизни, — глубокомысленно закончил одноклассник.

Собственно, он и стал для орловского оперативника основным источником информации о семье Вячеслава Апалина. Сестра Апалина, Виктория, так никуда и не поступила, хотя в школьном аттестате оценки стояли хорошие. Она была действительно чрезвычайно способной девочкой, да и учителя относились к ее ситуации с сочувствием. Евгения осталась глубоким инвалидом, Вика пошла работать там же, в родном городке, и больше не мечтала о глубоководных обитателях морских глубин, сидя за кассой местного универсама и пробивая чеки. А алкоголик-отец умер от цирроза печени спустя пару лет. Стало полегче.

«Очень близко, — думал Леонид Петрович Череменин, снова и снова обдумывая информацию. — Тепло, даже горячо».

Но нет доказательств. Есть только туманные предположения.

Остается ждать. Наступит май, Вячеслав Апалин поедет в Алтайский край, а там…

Если повезет.

***

Сережа Смелянский старался не думать об Аленке Муляр. Ему было нестерпимо стыдно, и он с ужасом представлял: что будет, когда Аленка вернется в Москву из больницы? А вдруг она позвонит? Как с ней разговаривать? Просить прощения? Объяснять, что не виноват?

Когда мама сказала, что Аленку сразу после больницы отправили в детский санаторий, потому что у нее проблемы с легкими и почками, Сережа испытал облегчение. Можно еще какое-то время не бояться и не вздрагивать от каждого телефонного звонка.

Его перевели в другую школу, тоже языковую, английскую, где его никто не знал и неудобных вопросов не задавал. Правда, оставались друзья по кружкам и секциям, которые тоже знали, что с ним случилась какая-то беда, но этот вопрос родители решили, и теперь Сережа ездил в другой Дворец пионеров. Товарищей по дому и двору он умело избегал, проводил много времени в школе после уроков, занимаясь какой-нибудь общественной работой, прямо оттуда ехал во Дворец, где помимо шахмат и географии записался еще в кружок фотографии. Все, что угодно, лишь бы хватало времени сделать уроки и не тянуло выйти погонять с мальчишками в футбол или хоккей. После нескольких отказов «выйти» ребята перестали его звать.

Жизнь вроде бы вошла в привычную колею, но на душе у Сережи было по-прежнему сумрачно и грязно. В точности как на улице в тот день и час, когда он в последний раз чувствовал себя счастливым. Десятого ноября прошлого года. Они с Аленкой шли по улице и болтали, Аленка улыбалась его шуткам, а он исподтишка любовался ее яркими глазами, толстенной длинной косой и думал, что рядом с ним идет самая замечательная девочка на свете.

А потом наступили мрак, страх и холод, и холод этот не смог растопить даже жгучий стыд за собственную трусость и слабость.

Аленка позвонила в конце января, вечером.

— Сынок, подойди! — крикнула из кухни мама. — У меня руки в тесте!

Услышав в трубке знакомый голосок, Сережа вздрогнул. Вот ведь как бывает: боишься чего-то, боишься долго, а когда оно происходит — отчего-то получается неожиданно.

— Привет! Я вернулась из санатория.

— Привет, — буркнул он. — Как ты… Как ты себя чувствуешь?

— Да все нормально. Хочешь, я завтра подъеду, сходим в кино? Или погуляем? А то мне скучно тут одной, папа уехал в какую-то командировку на целый год, пока я болела, а мама все время занята.

— Я… я не могу, у меня занятий много. Меня перевели в другую школу, а там другая программа, нужно догонять, — неуверенно соврал Сережа.

Вообще-то программа была в точности такой же, она едина для всех школ РСФСР, это ему объяснил отец, но мальчик надеялся, что Аленка этого не ­знает.

— Жалко, — протянула Аленка. — Ну ладно, ты тогда сам мне позвони, если вдруг освободишься.

— Ага. Ну, пока.

Он положил трубку и долго-долго смотрел на телефонный аппарат. Папа уехал в командировку на целый год… Значит, ей не сказали, что дядю Олега арестовали и посадили. Мама говорит, что статья не тяжелая и дядя Олег просидит всего год.

— Кто звонил? — раздался из кухни голос мамы. — Это папа? Он сказал, когда приедет домой?

Сережа поплелся на кухню, встал в дверном ­проеме.

— Это Аленка звонила.

Мама медленно повернулась к нему, держа облепленные тестом руки на весу.

— Аленка? Вернулась?

— Ну да.

— Что она хотела?

— Звала в кино или погулять.

— Ты согласился?

— Нет, — выдавил Сережа.

Лицо мамы внезапно просветлело, она улыбнулась.

— Вот и правильно, сынок. Не нужно с ней встречаться. И перезваниваться не нужно. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

Он молча кивнул.