Тьма после рассвета

— Ну да. Или московские ребята вообще не из этой серии. Если знакомство, то у вас девять эпизодов, а если знакомства нет, то восемь и отдельно еще один.

Леонид Петрович резко поднялся, шагнул к Насте, крепко схватил ее за плечо и потащил из комнаты.

— Выйдем, — коротко бросил он и буквально втянул ее в кухню.

Глаза его сверкали сердито, подбородок напрягся, губы сжаты. Но стоило ему увидеть листы ориентировок, небрежно брошенные на стол именно в том виде, как он их и оставил, лицо смягчилось.

— Сам виноват, — буркнул он. — Не убрал в папку. В папку-то ты, я надеюсь, не заглядывала?

— Нет. Мы же с тобой когда-то договорились раз и навсегда. Поэтому я даже не буду спрашивать, что случилось с этими детьми, хотя узнать ужасно хочется. Они живы?

Череменин отрицательно покачал головой.

— Последних пока не нашли, остальные — нет, к сожалению. Ребенок, ты сама-то понимаешь, что так делать не надо?

— Пап, но ориентировки же не секретные…

— Не секретные, — согласился он. — Но это мои материалы. Мои. А не твои. Я с себя ответственности не снимаю, я не должен был приносить сюда папку и уж тем более не должен был оставлять тебя наедине с ней. Или ее наедине с тобой, — он слабо улыбнулся. — Я непозволительно расслабился, привык, что с тобой у меня никогда не бывает проблем и ты прекрасно понимаешь, что такое служебная информация и служебные разговоры. Но это наша с тобой внутренняя жизнь, ребенок, наши договоренности, наши отношения. А ты позволила себе при постороннем человеке дать понять, что имеешь возможность совать нос в мою работу. И что теперь прикажешь делать? С пеной у рта доказывать, что ты не такая, ты другая, ты своя, ты никому никогда ни одного слова и так далее?

— Ты привел его сюда, ко мне, — упрямо возразила Настя. — Значит, ты ему доверяешь, считаешь его умным и порядочным.

Она в общем-то понимала, что поступила неправильно. Надо было промолчать. И вообще не стоило читать эти бумажки. Самым разумным было бы сразу же, как только она увидела на столе какие-то документы, позвать отчима, мол, папа, ты свои документы забыл…

— Ладно, папуля, давай мириться, — виновато сказала она. — Оба неправы. Но я неправа чуточку больше. Сойдемся на этом?

Леонид Петрович обнял ее, поцеловал в макушку.

— Сойдемся. Но и я тоже хорош, совсем бдительность утратил.

Они вернулись в комнату, где толстенький гость по фамилии Гордеев продолжал увлеченно читать.

— Поехали, Витя, подброшу тебя до дома, спать давно пора, — сказал Череменин.

Тот со вздохом и явным сожалением отложил папку и встал.

— И то верно.

Пока мужчины одевались, Настя бережно сложила свои драгоценные материалы и аккуратно завязала папку. Первое, что она купит, когда еще подкопит денег, это книжный шкаф. Самый большой, какой удастся достать. Хотя где его достанешь? Лучше, наверное, искать чешские книжные полки, они чаще появляются в продаже. Много-много полок, которые можно развесить по всем стенам от пола до потолка и расставить книги и папки. Мечты, ­мечты…

***

— И что это было? — спросил Гордеев, как только они покинули квартиру.

— Это был мой ребенок, у которого мозги математика, а душа юриста. Вот такой неудобоваримый коктейль.

— Интересно! — хмыкнул Виктор. — И где ж такой коктейль разливают? Вернее, кому наливают?

— Наливают в Бабушкинском РУВД.

— Следствие?

— Учетка.

— Что оканчивала?

— Юрфак МГУ.

— Давно?

— Да нет, летом. Даже звание еще не получила.

Гордеев умолк и снова заговорил, только когда они сели в машину.

— Леня, а ведь девочка дело говорит. Вы не пробовали искать общих знакомых всех родителей?

— Нет. В голову не приходило, если честно. Но я буду думать над этим. И ты по последнему эпизоду подсвети вопрос, лады?

— Угу, — промычал Виктор, не разжимая губ.

Еще немного подумал, глядя на мелькающие за окном огни.

— Жалко, что девчонка. Таким самое место в розыске. Эх, была бы парнем…

— Мечтатель ты, Витя. Ты же знаешь, женщинам в уголовном розыске доверяют только малолеток и немножко бэ-ха-эс-эсные дела. В другие отделы их не берут. Да она и сама не рвется на оперативную работу, ей в учетке нравится, там циферки всякие, она это любит. И характер у нее неподходящий для розыска.

— А что не так с характером? — живо поинтересовался Гордеев.

— Напористости нет, наглости, уверенности. Настя у меня тихая, скромная девочка, которая больше всего на свете боится, что сделает что-нибудь не так и старшие будут ругать, — улыбнулся Леонид Петрович. — Разве таким людям можно идти в опера?

— Таким — нельзя, — согласился Виктор.

***

От горячего душа поверхность зеркала запотела, пришлось протирать стекло краем полотенца, чтобы побриться. Виктор Гордеев смотрел на свои упругие круглые щеки и привычно думал: «Хорошо бы, конечно, сбросить вес. Зато бриться удобно…»

В дверь ванной осторожно постучали.

— Витя, можно войти? — послышался голос жены.

Он отодвинул задвижку и вернулся к бритью.

— Что, Надюша?