Тьма после рассвета

— Акселерация. Нынешние подростки рано взрослеют. Я и Танечке об этом говорил, и Володе Смелянскому. В мое время парочки по подъездам отирались лет с восемнадцати, а то и с двадцати, а теперь все ранние. Так что сразу они вышли или не сразу — еще большой вопрос.

«Танечке, — повторил про себя Гордеев. — Татьяне Муляр. Надо взять на заметку. Это может быть полезным».

— Вы подъехали к дому на служебной машине?

— Да, конечно. Не пешком же пришел…

— Возле дома кого-нибудь видели?

Вопрос явно удивил Прасолова.

— Возле дома? А какое это имеет отношение…

— Ответьте, пожалуйста, Михаил Филиппович, — настойчиво проговорил Гордеев.

– Да я и не смотрел по сторонам. Вышел из машины и зашел в подъезд.

— Водителя отпустили?

— Нет, разумеется. Он ждал. Потом возил нас с Таней к кинотеатру, потом ездил с Володей по всему району.

«Вот идиоты мы, — с досадой подумал Виктор. — Про водителя-то совсем забыли. Он же сидел в машине у самого дома. Если кто-то действительно следил за Смелянскими или Мулярами, то…»

— Нам нужно будет с ним побеседовать, — сказал он вслух.

Прасолов пожал могучими плечами.

— Пожалуйста. Только не сегодня.

— Отчего так? — снова встрял Телегин.

— После того, как мы с вами закончим, он повезет меня домой. Ждать я не могу. Если хотите — разговаривайте с ним потом, когда он освободится.

Дальше последовали вопросы о семье Смелянских, об их образе жизни, о том, не мелькали ли в разговорах с ними упоминания о недоброжелателях или врагах, о проблемах, конфликтах, возможно, об угрозах. Гордеев с облегчением передал ведущую роль Гоге, а сам только слушал и делал пометки в блокноте. Ему очень хотелось выйти и позвонить Череменину, но он понимал, что это неправильно. Нельзя во время опроса большого начальника показывать, что у тебя есть какие-то еще более важные дела. То есть можно, конечно, если стоит задача «опустить» собеседника, поставить его на место, обозначить, что его слова не так уж и важны и сам он никому, в общем-то, не нужен. А если задача в том, чтобы человек как можно точнее все вспомнил и ничего не утаил, то поступать так не рекомендуется.

— Вы давно знакомы со Смелянскими? — задал очередной вопрос Телегин, и Гордеев понял, что сейчас начнется самое трудное: работа на капитана Носилевича.

Ну в самом деле, под каким соусом задавать Прасолову вопросы, интересующие Комитет? Как пошлет он их сейчас… И будет прав, между прочим.

— Очень давно. Больше пятнадцати лет.

— Вы так точно помните?

— Я был у них на свадьбе, а в среду, десятого числа, отмечали пятнадцать лет совместной жизни, — ответил Михаил Филиппович. — Как видите, не нужно быть гигантом мысли, чтобы сообразить.

— То есть пятнадцать лет назад вы уже были достаточно близкими друзьями?

— С Леной — нет, мы были знакомы с ней, но не близко. А с Володей мы к тому времени уже года три работали вместе, он был моим подчиненным.

— Понятно. Как развивались ваши отношения за эти годы? Стали ближе, доверительнее? Или остались на том же уровне?

Прасолов снова удивился. Он никак не мог понять, к чему задаются такие странные вопросы, ведь речь идет о пропавших детях, а не о том, как Михаил Филиппович и Смелянские относятся друг к другу.

— Послушайте, — сердито сказал он, — я не могу взять в толк, о чем мы тут с вами разговариваем. О детях, которых нужно искать, или о Володе с ­Леной?

Телегин тяжело вздохнул.

«Ну, Гога, давай! — мысленно подтолкнул товарища майор Гордеев. — Пропадать — так с музыкой. Черт бы взял этого комитетчика, свалился на нашу голову».

— Михаил Филиппович, мы рассматриваем множество разных версий. Одна из них состоит в том, что вы, лично вы, начальник управления товарищ Прасолов, кому-то очень сильно не угодили. Перешли дорогу. Отказали в просьбе. Не выполнили указание. Набор глаголов и существительных я оставляю на ваше усмотрение. Вас хотят заставить сделать то, чего вы не делаете. Или вам хотят отомстить. А поскольку вы уже много лет очень близки со Смелянскими и это не является ни для кого секретом, то детей могли похитить, чтобы вынудить вас к определенным поступкам. Вы давно знаете Владимира Александровича и Елену Андреевну, вы по-человечески привязаны к ним, вы дружите с ними. И если для того, чтобы их сын вернулся домой невредимым, нужно что-то сделать, подписать какую-то бумагу, заплатить деньги или еще что-то, то вы, безусловно, это сделаете ради своих друзей. Ведь сделаете?

— Я…

Прасолов задохнулся от возмущения, лицо его стало темным, почти черным, но с учетом того, что горела только настольная лампа и освещение не было ярким, Гордеев сделал вывод, что Михаил Филиппович сделался, скорее, просто багровым, а никак не черным.

— Что вы такое говорите? Вы что себе позволяете?! Вы хоть понимаете, какую должность я занимаю? Кто меня может заставить? Надо мной стоят только сам министр и его заместители. Выше уже правительство и ЦК КПСС. Вы что же, хотите сказать, что меня пытаются шантажировать высшие должностные лица государства? Вы в своем уме?