Тьма знает

— Вот оно, — Хоульмстейтн наклонился ближе к экрану. — Конечно, я тогда был в Норвегии, — задумчиво проговорил он, — где провел три скучных года. Вы с Эртной ко мне туда никогда не ездили? Я там постоянно скучал.

— Ты видишь имя Сигюрвина? — спросил Конрауд.

— Да: вот он поступает к нам, и ему одиннадцать лет. Для большинства — это самое интересное время в скаутской организации, — сказал Хоульмстейтн, — но, по-моему, в данном случае это оказалось, что называется, «не его». Через два года он отвалился.

— А о нем есть какие-нибудь особые отметки?

— Нет, только это.

— А остальные, значит, продолжили? — спросил Конрауд. — Те, кто начал одновременно с ним? Стали вожатыми отрядов или как там это называется?

— Да, в то время пришла большая группа, и в ней было много способных ребят. Один из них, по-моему, был у нас в правлении. Лукас. Отличный парень. Не знаю, говорил ли ты с ним. Он переехал на восток страны. По-моему, он в Сельфоссе жил, не знаю, живет ли он там до сих пор. Он этого мальчишку может помнить. Я тебе распечатаю списки тех лет. Так пойдет?

— А с мальчиками в таком нежном возрасте поднимались на ледники? — спросил Конрауд. — В программе было предусмотрено что-то такое?

— Нет, — сказал Хоульмстейтн, потянулся к принтеру и включил его. — Ты спрашиваешь из-за Сигюрвина?

Конрауд кивнул.

— Нет, — повторил Хоульмстейтн. — Мы никаких походов на ледник не организовывали. Во всяком случае, я не припомню.

— Ладно, я только это, собственно, и хотел спросить.

— А как ты сам-то вообще, дружочек? — спросил Хоульмстейтн.

— Сам-то я отлично.

— На пенсии не скучаешь?

— Бывает иногда, — ответил Конрауд.

— Но ты ведь по-прежнему работаешь?

— Есть такое дело.

— Приходи как-нибудь к нам в скауты, — улыбнулся Хоульмстейтн. — У нас всегда найдется куча дел.

— Спасибо, не надо, — сказал Конрауд.

Сначала Конрауда позабавило, что метеоролог, с которым у него была назначена встреча позже в тот же день, носит имя Фрости[24]. Но веселье улетучилось, когда тот оказался неприветливым, чванливым и крайне заносчивым юнцом. К немалому облегчению Конрауда, этот метеоролог раньше не видел его в полиции и начал расспрашивать его о том, что его не касалось: кто послал Конрауда да зачем ему нужны сведения.

— Кто послал? — удивился Конрауд. — Я сам по себе пришел. Этого не достаточно?

— И что вы собираетесь делать с предоставленными сведениями?

— Да ничего особенного. Мне нужны старые сводки погоды, я же не знал, что они у нас, оказывается, государственная тайна. Наверное, я лучше кого-нибудь другого побеспокою ради этой мелочи.

— Старые сводки погоды, — как эхо повторил Фрости. — А в Интернете смотреть не пробовали? Там можно найти погоду за любой месяц, начиная с тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Или у вас Интернета нет?

— Мне нужен более ранний год.

— Более ранний?

— Вы хотите, чтоб я вам за это заплатил? Это не проблема.

— Нет, — вздохнул Фрости, сидящий в тесном и душном кабинете, и начал ворчать, что, мол, нельзя просто так прийти с улицы и получить все, что хочется. — Безвозмездно. О каком периоде у вас идет речь? — спросил он.

Конрауд уже готов был велеть собеседнику проваливать туда, где солнце не светит, — но все же не смог не улыбнуться такой неприветливости. Не каждый день он разговаривал с человеком, которому абсолютно наплевать, как он выглядит в глазах других, и который ведет себя, как ему заблагорассудится.

Конрауд назвал дату исчезновения Сигюрвина, а Фрости ввел ее в компьютер.

— Я, конечно, мог бы полистать наши справочники, но их явно уже оцифровали, — сказал Фрости, больше обращаясь к самому себе, чем к Конрауду. — У вас речь о Рейкьявике, да?

— Да, — ответил Конрауд. — для начала.

— А вы еще что-нибудь ищете?

— А вы уже нашли, что я просил?

— Хорошая погода для февраля, — сказал Фрости. — Минус три градуса, слабый ветер, собственно, почти штиль, видимость очень хорошая, без осадков. Просто отличная зимняя погодка. Вам этого достаточно?

— А около ледника Лаунгйёкютль посмотреть можете?

— Лаунгйёкютль?

— Да, на тот же день и следующие два-три.

— Какие у них там станции? — пробормотал себе под нос Фрости, вспоминая метеорологические станции возле ледника.

И снова он ввел данные в компьютер.

— Ума не приложу, зачем они силу ветра перевели в метрическую систему, — проговорил он ни с того ни с сего. — Вот зачем было все менять?

Конрауд не нашелся, что ответить. С тех пор, как поменяли систему измерения, минуло уже очень много лет, и он лишь смутно помнил, как это критиковали, но не считал, что способен высказаться на эту тему. Поэтому он просто промолчал.

— Так… не… погода, — сказал Фрости.

— Не погода? А я же про погоду спрашивал?

— Вот я и говорю: непогода.

— Если не погода, то о чем же мы говорим? — не понял Конрауд.

Фрости посмотрел на Конрауда с глубоким отчаянием во взгляде.

— На леднике бушевала непогода, — медленно и четко произнес он, чтоб до Конрауда уж точно дошло, что он хотел сказать: погода на леднике была ужасная.

38