— Мы просто ведем расследование, — ответил Паульми. — Мы разговариваем с людьми. Задаем им вопросы, но это не значит, что мы их всех подозреваем. Вы это скоро поймете.
— Уж ее-то могли бы в покое оставить, — буркнул Конрауд.
— Спасибо за подсказку, — сказал Паульми, извлек из стопки нужный протокол и положил перед собой. — Согласно словам вашей матери, в тот день, когда на вашего отца было совершено нападение, вы с ней встречались в городе.
— Да.
— О чем вы говорили?
— Да не о чем особенном.
— Вы обсуждали вашего отца?
— Нет. Ей он не интересен.
— Насколько мы понимаем, вы вместе с отцом принимали участие в различных наказуемых деяниях, хотя сами не привлекались к ответственности. Это верно?
— Кто это сказал?
— Мы говорили со многими людьми, и они упомянули это. Значит, вы не покупали для него алкоголь и сигареты на военной базе в Кеплавике и не возили их оттуда?
— Нет.
— И не перевозили для него контрабандные товары, не договаривались об их покупке в Рейкьявикском порту?
— Нет.
— А также не привозили контрабандный алкоголь частным лицам и в рестораны Рейкьявика и области?
— С кем вы говорили? — спросил Конрауд.
— Как я уже сказал, мы собирали информацию в разных источниках, так что не волнуйтесь, — ответил Паульми. — Значит, вы отрицаете, что сопровождали своего отца, когда он угрожал человеку по имени Сванбьёртн, что покалечит его, а потом нанес ему телесные повреждения?
— Сванбьёртн его нагрел на большую сумму. И вы после этого поверите словам этого человека? Пусть он радуется, что там оказался я, иначе мой папа его бы вообще укокошил. А может, это он папу и убил? Вы его об этом не спрашивали?
— А из-за чего бы? Из-за этих драк?
— Ну, он мог подумать, что это папа поджег его забегаловку, — ответил Конрауд.
— Почему вы так сказали?
— Сказал, и все. У него же был пожар?
— У Сванбьёртна была причина полагать, что в этом виновен именно ваш отец?
— Не знаю. Почему бы и нет.
— Что вам известно об этом деле?
— Я уверен, что он считает поджигателем именно папу, — сказал Конрауд. Он помнил, как однажды вечером отец вернулся домой с торжествующим видом: ему удалось взыскать со Сванбьёртна долг. В тот же вечер один из двух ресторанов должника подожгли. Отец не признал себя виновным, — но Конрауд был уверен, что знает, как все было на самом деле. Он считал, что тот долг выбили силой.
— А почему он должен так считать?
— Ну, считает, и все. Вы его самого-то спрашивали?
— Мы непременно спросим. — Паульми что-то черканул на листке. — А вы сами? Чем вы занимались в тот день, когда был убит ваш отец?
— Я? — переспросил Конрауд. — Да ничем особенно.
В полиции его неоднократно спрашивали об этом, но другого ответа так и не получили.
— Мы поговорили с теми друзьями, у которых вы находились, когда было совершено нападение на вашего отца: их показания в большинстве деталей сходятся с вашими. Однако есть вероятность, что вы могли на какое-то время незаметно отлучиться. А еще вы могли попросить выгородить вас, если их спросят про этот вечер. Они не самые надежные свидетели из всех опрошенных в ходе нашего расследования, а один из них уже имел дело с законом.
— Что за бред! — воскликнул Конрауд.
— О чем вы с отцом спорили? — спросил Паульми.
— В каком смысле?
— О чем вы поругались ранее тем же днем, в который его нашли убитым у Скотобойни?
— Да не ссорились мы, — ответил Конрауд.
Паульми полистал бумаги.
— Как вы, наверное, заметили, мы поговорили с вашими соседями, проживающими по той же улице, и двое из них заявляют, что за несколько часов до того, как ваш отец был обнаружен убитым, слышали из вашей квартиры в подвальном этаже громкую ссору.
— Это какая-то ошибка, — ответил Конрауд.
— Вы уверены?
— Да.
— Но вы оба в то время были дома. Вы сами нам раньше об этом сказали. И это было в последний раз, когда вы видели вашего отца.
— Да.
— И ссор между вами не было?
— Нет.
— Кто же тогда ссорился у вас в квартире?
— Не знаю.
— Вы с ним когда-нибудь ругались?
— Нет.
— У вас отношения всегда были хорошими?
— В целом, да.
— Вы бывали недовольны, что он заставляет вас выполнять его поручения?
— Я… я никогда и не выполнял его, как вы выражаетесь, поручений.
И в таком духе допрос продолжался два часа, пока Паульми не посчитал, что хватит. Конрауд крепко держался за свои показания и отрицал, что ссорился с отцом и занимался вместе с ним незаконной деятельностью. Паульми так и не смог заставить его показать другое — и он посчитал, что зацепиться здесь не за что, а значит, продолжать нет смысла. Алиби Конрауда прошло испытание. Его приятели сказали, что он весь вечер неотлучно пробыл с ними. Ничто не указывало на то, чтоб они солгали.
— Я вижу, в глубине души вы неплохой человек, — заметил Паульми, когда допрос подходил к концу. — Вам пришлось выстоять в особенных и очень сложных условиях. Для вас наверняка было непростым испытанием — расти в доме такого человека…
— Значит, тут уже все? — спросил Конрауд и встал, чтоб уйти.