Тьма знает

— Да, сейчас, — ответила Элиса.

Дверь закрылась.

— Вы услышали два слова, — повторил Конрауд.

— «Убить его», — произнесла Элиса и забеспокоилась, словно ей стало нельзя дольше разговаривать с Конраудом. — Я услышала от него эти два слова, когда проходила мимо. «Убить его».

— А как вы думаете, в какой связи он их сказал?

— По-моему, он это посчитал глупостью какой-то.

— Тот, кого вы видели?

— Да, тот, кто по телефону разговаривал. Он вообще прямо шипел. Как будто с кем-то ссорился.

— А как вы думаете, как звучала вся фраза целиком?

— Ну, не знаю. Может: «Не могу же я взять и убить его». Или: «Не можем же мы убить его». По-моему, он был против этого.

— А может, все было как раз наоборот: «Я могу взять и убить его», «Мы ведь можем и убить его».

— Вполне. Но все равно: он был возмущен или рассержен, он как будто ссорился с кем-то по поводу того, что ему делать.

— И этими словами заканчивалась его фраза?

— Да.

— А когда он это сказал, он посмотрел на вас?

— Нет. Вообще-то, я уже прошла мимо него, когда он это прошипел, и я оглянулась. А он стоял ко мне спиной и глаз не поднимал. Тогда я пошла прочь. Я даже не знаю, заметил ли он меня. Погода была плохая, а он повернулся к стене дома. Так что лица я не видела, и если я увижу его снова, то не узнаю.

36

Через десять дней после того, как отца Конрауда обнаружили убитым на улице Скулагата, самого Конрауда вызвали в полицию. Там с ним беседовал полицейский по имени Паульми. Он руководил расследованием дела и первым пришел к нему домой в тот судьбоносный вечер. Он был тихим, спокойным, выказывал Конрауду понимание и уважение — в отличие от полицейских, приходивших до него, на которых Конрауд в конце концов набросился, когда они с ненужной суровостью сообщили ему, что его отца убили близ Скотобойни. Конечно, Конрауд в тот день выпивал с друзьями и был в плохом настроении, когда вернулся домой, в свою подвальную квартиру, и застал у своих дверей полицию. Те двое полицейских порой бывали вынуждены иметь дело с его отцом и, кажется, не особенно огорчились, что его закололи.

Конрауду велели явиться в отделение полиции в переулке Поустхусстрайти, а когда он пришел, его встретил дежурный и попросил подождать у окошка. Ожидание длилось долго, и Конрауд заскучал и спросил, сколько ему еще ждать. Дежурный ответил ему: «Потерпите еще!»

Перед тем, как явиться в полицию, Конрауд проводил мать на автостанцию на улице Колькопнсвег. За несколько дней до убийства она приехала из города Сейдисфьёрда на востоке страны и жила у сестры. Там она познакомилась с хорошим человеком и заявила сыну, что вряд ли вернется жить в столицу. Бете в Сейдисфьёрде понравилось, у нее там появились подруги. Мать зазывала на восток и Конрауда. Он там никогда не бывал. Никогда не навещал мать. В детстве отец запрещал ему это, а когда он стал старше и самостоятельнее, у него самого интерес уже угас. Зато мать сама приезжала в столицу, особенно в первые годы после развода, и тогда они виделись — но лишь на короткое время, и порой в это время отец стоял у них над душой.

Прощание на Калькопнсвег затянулось, и Конрауд почувствовал, что мать беспокоится. У нее был заказан билет на автобус до Сейдисфьёрда на дату, следующую за днем убийства. Когда ее автобус подъезжал к Блёндюоусу, его остановили и мать отправили обратно в Рейкьявик на допрос. Перед тем, как снова сесть в автобус на восток, она сказала сыну, что тогда полицейские проверяли, есть ли у нее алиби на тот вечер, когда был убит отец. А она сказала, что весь вечер пробыла у сестры и зятя.

— Скорее всего, тебя спросят о чем-нибудь похожем, — опасливо проговорила она, когда все, кроме нее, уселись в автобус. Водитель терпеливо ждал ее, сидя за рулем. Она как будто до последнего оттягивала признание в том, что переживает за него, — но в конце концов все-таки решила его сделать. Конрауд понял, что оно далось ей нелегко. Он еще раньше говорил ей, что в тот вечер, когда на его отца напали, был у друзей.

— Да, — сказал он. — Они так и спросили.

— А ты был у друзей?

— Да.

— Все правда так и было?

— Да.

— Точно?

— Мама!

— Прости, дружочек, я знаю, знаю, что ты бы ни за что так не поступил. Это все просто… так ошеломило: ты с ним, один, а он — таков, каков он был — и вдруг еще вот это… Это же запросто могли повесить на тебя.

— Все со мной будет хорошо, — ответил Конрауд. — Не беспокойся.

— А сейчас-то они от тебя что хотят? Зачем им тебя допрашивать?

— Не знаю.

Оклик дежурного вырвал Конрауда из его мыслей. Он прошел за ним по коридору в небольшую заднюю комнату. Там ему пришлось ждать еще полчаса, и вот наконец дверь открылась, Паульми поздоровался с ним и попросил прощения за то, что заставил ждать. В руках он держал бумаги, их он положил на стол и начал листать.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, пока искал нужный протокол.

— Вы, что ли, маму допрашивали? — спросил Конрауд.

Этот вопрос застал полицейского врасплох.

— Вы тут что, с ума посходили? — сказал Конрауд.