Тьма знает

Он был жизнерадостным ребенком, и ему было нипочем, что одна рука у него какая-то странная. В левой руке у него было меньше подвижности и силы, чем в правой. Когда он вырос и поумнел настолько, чтоб спросить, почему такая разница, ведь у всех его знакомых руки одинаково сильные, – мать попыталась донести до него, что причину следует искать при его рождении. Он не стал надолго задумываться об этом, ведь он не знал, что значит две здоровые руки, ему было не с чем сравнивать, – он знал лишь, что немного отличается от других. Когда он пошел в школу, его порой дразнили этим, но он не принимал это близко к сердцу, особенно прилежно занимался физкультурой и плаванием и участвовал во всех уличных играх детей. Его прекратили дразнить, и со временем уже мало кто замечал, что одна его рука слегка отличается от обычных рук с кистью и пятью пальцами. Лишь сам Конрауд знал, какая она на самом деле бессильная, когда доходит до дела.

В школе его класс вела богобоязненная учительница лет шестидесяти. Она верила в чудеса и велела Конрауду для полного излечения руки молиться об этом Богу. Ведь сам Иисус исцелил сухорукого, нарушив тем самым правило дня субботнего. Из ее слов следовало, что сын Божий был знаком с такой проблемой, и тем легче ему было ее решить.

Тетя Конрауда с севера, сестра отца, баба из глухой долины, во всем придерживающаяся старинных верований, говорила, что сухая рука – примета несчастья и наказания. Правда, она считала, что это наказание предназначается не самому невинному дитяте, а что это послание с того света за злые деяния в прошлом, – и всегда обращалась с этими соображениями к своему «так называемому брату», как она все время звала отца Конрауда.

В детстве Конрауд порой замечал, как по городу ходит малорослый мужчина в пальто. Ему говорили, что это большой поэт. Общего с Конраудом у него было то, что у поэта одна рука тоже была сухая. Говорили, что в детстве ему из-за этого приходилось туго, и даже, что в этом заключалась одна из причин его раздражительности и тяжелого характера, – но в то же время как раз это и сделало его превосходным поэтом.

– Почему ты все молчишь? – спросила Бета и посмотрела на брата, полностью ушедшего в свои мысли. Конрауд решил не рассказывать ей, что встречался с Эйглоу. Бета знала эту догадку брата, что их отец снова начал заигрывать с сеансами ясновидения перед тем, как его закололи. Конрауд рассказал ей, как через пару месяцев после смерти их отца погиб медиум, сотрудничавший с ним во время войны, и задумался, не взялись ли те мошенники за старое.

– Он, видимо, сильно разнервничался, услышав, что папу убили, – сказал Конрауд. – Он никуда не смел выйти без сопровождения, никогда не выключал у себя свет. Темноты боялся.

– Не думаю, что медиумы боятся темноты, – сказала Бета. – Хотя, может, они ее как раз больше всех и боятся.

– Ну, я про это ничего не знаю. А еще он покинул этот свет без каких бы то ни было объяснений.

– Может, он решил, что пришла пора познакомиться поближе с эфирным миром, – ответила Бета и сказала, что ей уже пора поторапливаться. Ее не интересовали разговоры об отце и его гибели, а уж о его мошеннических делишках и подавно.

Конрауд остался сидеть на кухне и стал вспоминать, как его выгнали из Технологического училища, где он обучался типографскому делу. Он все больше скатывался в пьянство. Тянулся к дурному обществу. Один из его еще относительно приличных друзей срезался на экзаменах в пятый класс Рейкьявикской гимназии, но активно участвовал в общественной жизни, и пригласил его туда с собой на спектакль. Там на сцене была девушка, сразившая Конрауда наповал. Он выяснил, что зовут ее Эртна.

Уже гораздо позже, после того, как отца Конрауда убили, а сам Конрауд покончил с пьянством и беспутной жизнью, он снова начал учиться в Технологическом училище, и она повстречалась ему – ясная как солнышко.

– Она у тебя сухая? – не стесняясь, сказала она, когда здоровалась с ним за руку.

– Она у меня меньше и слабее, – ответил Конрауд и добавил: – С рождения.

– А тебе не трудно? Для парня, который учится типографскому делу…

– Я не жалуюсь, – ответил Конрауд. – Не знаю. Я ничего такого не чувствую.

– Конечно нет, – ответила она. – Ведь тебе сравнивать не с чем. А ты ей бороться можешь? – спросила она, выставляя на стол свою руку для армрестлинга.

– Ты меня на «слабо» берешь?

– А тебе слабо?

Так они и познакомились. Эртна была очень способной ученицей, она долго мечтала выучиться на врача, и это давалось ей легко. Он не понимал, что она нашла в нем в те годы, – но тотчас понял, что она была для него и свет, и жизнь, и сокровенная любовь.

Он считал, что никогда не сможет обмануть ее доверие, – но это он просто плохо знал самого себя.

31

Когда Конрауд ложился спать, ему позвонила Марта. Он подумал, что она хочет узнать, удалось ли ему выведать у Линды что-нибудь толковое. Но она звонила вовсе не для этого, а для того, чтоб рассказать ему удивительную историю.