Тьма

Что и говорить, ситуация сложилась почти трагическая. Во-первых, Плацекин ни разу в жизни не лупил дочь, да что там не лупил, пальцем не трогал. Нежный отец надышаться не мог на свою Дашу. Любое ее желание являлось для него законом. Потребуй, например, Даша одолжить ей служебный «макаров», для того чтобы укокошить того же Огурца, Плацекин вручил бы дочери оружие, хотя, конечно, вначале попытался бы отговорить ее. Вот даже как! А теперь?.. Теперь ему приказали выпороть Дашу. Его солнышко! Выпороть собственными руками! Даже если Огурец выразился фигурально (в чем Плацекин очень сомневался), все равно Дашу придется изолировать. А у дочки был еще тот характерец, и майор уже предвидел грядущие безумные сцены. Но не только предстоящая экзекуция над Дашей волновала Плацекина. Ему вовсе не хотелось никого арестовывать. Он уже не раз пожалел, что послушал свою дурищу и задержал этого Александра Александровича, личность, что и говорить, весьма странную. Но кто мог предположить подобные последствия? Вообще, все произошедшее не укладывалось в голове. Жители городка, известные своей индифферентностью, вдруг ни с того ни с сего устремились на защиту этого джинсового малого, причем даже не горожанина, и вообще никому не известного. Допустим, на бунт их подбил Картошкин. Но кто такой этот самый Картошкин? Почему вдруг за ним пошел народ? Да никто! Вовсе никто! Местный алкаш, и только. А про близнецов и говорить не стоит. Так – шушера. Нет, джинсовый малый совсем не прост. Теперь от него требуют задержать всю компанию. Что из этого может выйти, майор прекрасно представлял. Опять толпы на улицах, опять летящие камни… К тому же Плацекин был совсем не уверен в своих сотрудниках. Ему вдруг отчетливо представилась следующая картина. Здание милиции пылает, милиционеры, как потревоженные мыши, разбегаются кто куда, а сам он, из окна кабинета, призывает, призывает… Языки пламени подступают все ближе…

Плацекин сидел в своем кабинете, курил сигареты одну за другой и думал, думал… Для начала он хотел поговорить с Дашей, но домашний телефон молчал. Он набрал номер ее «мобильника». И тут тишина. Майор знал: дочь всегда носит «мобильник» при себе, значит, на дисплее высветился его номер, и Даша просто не желает с ним говорить. Так! Ладно!

Он вызвал дежурного.

– Куда они понесли этого?..

– К Картошкину на хату… э-э… в дом.

– Скажи адрес.

Перед жилищем Картошкина крутились человек пятнадцать-двадцать и вроде о чем-то спорили. Увидев милиционера, они нехотя расступились, однако глухо заворчали. Плацекин прорезал толпу, как нож масло, отворил калитку, подошел к входной двери и требовательно постучал. Ему тотчас открыли. На пороге стояла сухощавая тетка, скорее даже старуха с хмурым лицом. Майор вежливо поздоровался и поинтересовался: тут ли проживает Анатолий Картошкин? Его пригласили войти.

Как Плацекин и ожидал, в доме царила едва прикрытая нищета. В довольно просторной комнате, на два окна, на одной из стен висел коврик с ярчайшими розами, при виде которых немедленно начинали ныть зубы, стоял круглый стол на точеной ножке, перед ним четыре стула столь корявого фасона, какой нынче не сыщешь и в присутственных местах. Еще в комнате имелись древний диван с высокой, резной спинкой с полочкой и валиками по бокам, и черно-белый телевизор на металлической подставке, а под потолком висел розовый абажур. На подоконниках пышно цвела герань.

В комнате находились хорошо знакомые Михаилу Кузьмичу личности. При виде майора они не выразили никаких чувств, даже не пошевелились. Плацекин без разрешения уселся на единственный незанятый стул. На столе стояли тарелки с остатками нехитрого обеда: жареной картошкой и солеными огурцами, но стаканов и бутылок, к удивлению майора, не наблюдалось. Может, уже распили да убрали? На лицах присутствующих было написано полнейшее равнодушие.

– Ну что, допрыгались?! – произнес Плацекин с неопределенной угрозой.

Все молчали.

Тут Плацекин увидел на груди дочери висящий телефон и сказал уже совсем иным тоном:

– А я тебе звонил, звонил…

– Это мой папа, – сообщила Даша. – Он неплохой человек, только безвольный… – словно оправдываясь, продолжила она.

– Да знаем мы, – сказал сидевший напротив Толик.

От рекомендации дочери Плацекин опешил.

– Больной, – не глядя на майора, заметил джинсовый. Он расположился на диване и смотрел телевизор, по которому шли новости.

– Кто больной?! – взвился Плацекин.

– Я же вам уже говорил… По сути, предынфарктное состояние. Тромб вот-вот перекроет артерию, и тогда… – Джинсовый Шурик не сообщил, что произойдет «тогда», но все и так было понятно. Присутствующие сочувственно закивали.

– И ничего сделать нельзя? – поинтересовался Картошкин.

– Почему же нельзя. Все в наших руках.

Даша вдруг беззвучно заплакала. Крупные слезы текли по щекам и падали на старенькую скатерть.

– Не надо, Дашуня. – Плацекину вдруг вспомнилось: Даше семь лет. Они гуляют по загородному шоссе, и вдруг девочка видит на асфальте раздавленного котенка. Такие же тихие слезы полились тогда из детских глаз. – Не надо, – ласково повторил майор. – Он шутит.